— Кертис! — закричала девочка.

Это и вправду был он.

Должно быть, Прю уснула. Ей снилась вдовствующая губернаторша Александра. Она склонялась над девочкой с ласковой материнской улыбкой на лице. Александра любовно тянула руки к Прю, и та с изумлением увидела, как те медленно превращаются в длинные лозы плюща. Кошмарный сон сопровождало вездесущее тиканье, доносившееся от молчаливого халифа в трюме. Во сне тикающий звук вдруг преобразился в слова, в четкую речь, английскую и одновременно не английскую. Прю вздрогнула и проснулась; пока она спала, под прутья решетки кто-то просунул тарелку еды. В сером иллюминаторе разгоралось тусклое сияние. Занимался рассвет.

Поднявшись, девочка заметила, что халиф всю ночь так и провел на сундуке, неподвижно сидя в одной позе, словно жуткий каменный страж. Она схватила тарелку — там оказался пряный рис с фасолью — и принялась запихивать еду в рот. До нее только сейчас дошло, что она умирает с голоду. У приключений вообще есть свойство дурно влиять на режим приема пищи.

Закончив, Прю поставила тарелку на пол и вспомнила свой короткий сон. Тиканье все не ослабевало. Тогда, вместо того чтобы заговорить с халифом, она попыталась молча обратиться к этому звуку.

И обнаружила, что тот отзывается.

Почти сумев завязать разговор с тиканьем, она ахнула от неожиданности: ее вдруг осенило, что звук исходил от какого-то растения внутри самого халифа. Краем глаза заметив легкое движение, Прю подняла голову и увидела, что плечи халифа совсем чуть-чуть подергивались.

Она снова попыталась мысленно обратиться к собеседнику: «КТО ТЫ?»

Шум, раздавшийся в ответ, расшифровать было невозможно. Халиф дернулся снова, слегка поводя плечами.

По тону можно было предположить, что это что-то органическое, но определенно не человек. Звук обладал всеми свойствами, какие она привыкла замечать в голосах растительного мира, но звучал словно бы на другом диалекте, если можно так выразиться. И тут она поняла.

С ней говорит плесень.

«ГДЕ ТЫ?»

Тиканье. Тиканье. Халиф слегка тряхнул головой.

Она решила, что это подсказка.

«В ЧЕРЕПЕ?»

В тикающем шуме зародилось слово: «ЗДЕС-С-С-С-С-С-С-СЬ».

Прю вспомнила, как на естествознании им рассказывали об удивительных и сложных отношениях между паразитами — например, грибами, — и их хозяевами. Некоторые бактерии-паразиты могли влиять на мышление, другие — на действия и поведение, заставляя хозяина тяготеть к среде, в которой паразит мог успешнее распространяться и попадать в другие организмы. Весь класс гудел от изумленного отвращения. А теперь Прю оказалась лицом к лицу с таким вот примером.

«ИДИ», — подумала она. — «ИДИ СЮДА».

Сосредоточив всю волю, девочка приказала звуку приблизиться. Она использовала тот же самый тон, которым ей удалось заставить траву у ног шевелиться, а ветви — сгибаться без ветра.

«СЮДА».

Халиф все так же молча задрожал, словно прямо под ним началось землетрясение. И тут — звук, человеческий звук: влажный кашель.

Корабль накренился на ветру, матросы наверху закричали, и халиф грохнулся с сундука на пол, схватившись руками за маску.

Прю вскочила с койки и прижалась лицом к прутьям своей темницы: «КО МНЕ!»

На скорчившегося халифа накатывали шумные рвотные позывы, руки его потянулись к лицу и сорвали маску с капюшоном, словно он задыхался, а причиной тому был его странный наряд. Серебристая маска скользнула по полу трюма, и Прю с изумлением заметила, что под зеркальной поверхностью скрывался не кто иной, как Шеймас, один из диколесских разбойников. Его борода слиплась от пота, а кожа выглядела так, словно давным-давно не видела солнечного света. Налитые кровью глаза бешено вращались, а грязные пальцы вцепились в лицо, словно он пытался содрать собственную кожу.

— Шеймас! — заорала она, протянув руку сквозь прутья. — Шеймас, это я, Прю!

Но он не слышал ее и продолжал корчиться на полу, пытаясь засунуть пальцы в рот и ноздри. Его сотрясали судорожные вздохи, и он безуспешно пытался откашляться, крепко прижимая колени к груди. Наконец что-то случилось: из его горла послышался влажный задушенный звук, и из правой ноздри вылезло нечто коричневато-зеленое и очень вязкое, размером с грецкий орех. Выпучив глаза, он схватился и начал тащить; от маслянистого шарика тянулись тоненькие усики, переплетенные в запутанную сеть, которой он цеплялся изнутри за нос разбойника. Осторожно вытягивая эту путаницу корешков и постоянно борясь с рвотными позывами, Шеймас сумел извлечь на свет настоящую паучью сеть склизких усиков, похожих на порцию мутировавших коричневых макарон. Они шлепнулись на пол дрожащим комком, все еще продолжая тикать у Прю в голове.

— Шеймас, — прохрипела она. — Бросьте его в окно, — казалось, это обязательно нужно было сделать; коричневый клубок всасывал в себя воздух и тикал уже просто оглушительно.

Собрав остатки сил, словно очень больной человек, которому отчаянно необходим глоток воды или пульт от телевизора, Шеймас схватил комок слизи в кулак и подполз к ближайшему иллюминатору. С трудом взобравшись на подвернувшийся ящик, он открыл окно и швырнул гадость в покрытые туманом воды.

Тиканье умолкло. Теперь Прю слышала лишь скрип корабля да стоны снастей.

— Где… — выдохнул разбойник. — Где я?

— Вы на корабле! А корабль плывет на Скалу.

Он посмотрел в ее сторону; внезапное осознание того, что это — его старая знакомая, свалилось на него, словно груда камней.

— Прю! — воскликнул Шеймас. — Прю Маккил! Чего это ты сидишь тут взаперти?

— Ну, если честно, вы как бы приложили руку к тому, чтоб меня сюда посадили.

— Я? — он принялся торопливо стирать с лица слой соплей и грязи, потом отвел руку, пытаясь разглядеть слизь на свету. — Что это была за дрянь?

— Губка. Плесень с Сухого Древа. Кто-то вас ею накормил.

— Кто?

— Не знаю. Кто-то из Синода.

Шеймас, казалось, принялся рыться в памяти; мгновение он пялился себе на ноги, а потом сказал:

— Синод. Сухое Древо. Вспоминаю. Я был на юге, так? Был я, значится, там… — воспоминания, видимо, хлынули волной, заполняя пустоты упущенного времени. — Я был послом. Послом от разбойников. Остался на юге после сражения при Пьедестале. Синод… они меня вызвали. Приняли к себе. Я не понимал, что делается, Прю, клянусь, не понимал.

— Все нормально, Шеймас. Это не ваша вина.