С вагонной судьбой ясно – списали по старости, загнали на глухие деповские пути. Где его «раздели» работяги: кое-что хозяйственно прибрали для дач, кое-что – на запчасти. Но почему эта рухлядь сейчас движется?!

Нет, как болит голова! Затылок пульсирует, будто туда вселилась тварь из фильма «Чужие-2». Тело не слушается... В глазах все вертится и гаснет... И жжение в желудке, тошнота и металлический привкус во рту.

В вагон с грохотом, сотрясся пол, влетела железная вага, следом за ней ловко вскарабкался вензелевец.

– Поехали! Слышь, ты, сука подлая! – с каким-то неестественным восторгом прокричал вояка. В его глазах кубиками льда в стакане перекатывался сумасшедший блеск.

И как-то враз у Пепла состыковались и срослись детали происходящего.

Как этому придурку удалось сдвинуть вагон с места – не ребус. Вытаскиваешь из-под колес «башмаки», снимаешь вагон с ручного тормоза. Засовываешь лом или вагу между колесом и рельсом, упираешь его конец в шпалу, работаешь им как рычагом. Иногда достаточно одного толчка ломом, потом чуть потолкаешь руками и, если путь имеет наклон в сторону толчка, вагон покатится как миленький. Если наклон постоянный – вагон начнет разгоняться без посторонней помощи, а, набрав скорость... ну, понятно. Главное, правильно перевести стрелки, выстроив желаемый маршрут.

Но зачем ему эта возня?! Что за идиотизм?!

– Пригодится, вдруг застрянем, – пояснил Аника-воин, запихивая вагу в ящик сидения. – Я тебе с твоим другом придумал красивую смерть.

– Если я умру, никто не узнает, где спрятано золото Акелы.

– А мне с прибором на все золото, ты Ашота Еще Парочку гробанул, лепшего корефана. Я – не Принцип, если ответку не зашлю, за одного Еще Парочку двоих не раскрошу.

Боец с выразительной кликухой Принцип показал рукой куда-то Пеплу за спину. Сергей оглянулся... чуть не потеряв сознание от резкого движения головой.

Из раскуроченнного (не иначе – кувалдами) ящика, с которого было снято сиденье, выглядывала рука, перехваченная в запястье браслетом из дутого золота. Рокки. Выходит, Рокки жив? Тогда почему этот придурок его не связал? Впрочем, какая сейчас разница…

– А Вензель?

– Старик узнает в деталях, что ты на вагоне сматывался, да перестарался.

А вагон очень медленно, но катился. Пепел видел, как перемещается цех, как выплывает из-за угла скрытый ранее бульдозер, как ближе становится башенный кран. Размахивая руками, куда-то бегут люди в оранжевых жилетках. И, конечно, Сергей слышал колесный перестук и слышал, что ритм учащается.

Оставалась надежда на стрелки, их до ворот вроде бы две. Если вагон не наберет скорость до въезда на них, может, и станет. Пока этот хмырь вылезает, толкает... Задержка, какая-никакая... Шанс.

– Теперь нам никто не помешает. – Принцип перебрался в начало вагона. И встал впередсмотрящим в торцевом проеме.

«Ну, хватит страдать и валяться бревном! – заводил себя Пепел. – Пора заканчивать этот дурдом в свою пользу. Первая задача – освободить руки».

Задача была не из легких, но не казалась невыполнимой. Поручень, к которому привязаны руки, держится на одном болте. Другие болты, видимо, пооткручивали хозяйственнные мужики, а этот или забыли, или он не поддался по причине заржавелости. Однако, как говорят чукчи, если хорошенько вдарить по стойке, к которой крепится поручень…

– Едем! Едем! – радостно завизжал Принцип.

Вагон мотыльнуло – ага, въехали на стрелку. Ну! Пеплу показалось – движение замедляется. Ну же... Сергей закрыл глаза. Остался один стук в ушах и отдача колесных перекатов. Фиг… Вагон набирал разгон.

Пепел чуть переместился, примерился, собрался.

– Ты не хочешь знать, куда едешь? – донесся веселый голос сбрендившего бандюка.

Становились все ближе распахнутые ворота и за ними путь, уложенный на бетонные шпалы. Полотно заметно забирало вниз, и вело оно… и без подсказок известно, куда вело. К подножию холма, на котором расположено депо, к пересечению железнодорожного пути с проспектом Стачек. Сейчас вагон находится на вершине холма. А дальше ведь под гору, только под гору.

– Может, хватит этой детской железной дороги. Пока не поздно. Еще успеем остановить. После ворот не получится. – Пепел постарался придать голосу успокаивающей мягкости.

– Все только начинается, – обернулся Принцип.

А вагон набирал и набирал ход. Вот он въехал, покачиваясь, на вторую и последнюю деповскую стрелку, от которой до ворот дюжина метров.

– А тебе самому жить вконец наскучило, что ли?

– Мне?! Еще чего! Я сойду на своей остановке. А вы поедете дальше. Ту-ту!

– А-а, тогда понятно.

Пепел отклонился назад, насколько позволила проволока; отклонился, наплевав на боль, раскаленными обручами обвившую запястья там, где тонкая сталь впивалась в кожу. Сейчас это ржавое корыто на колесах заденет створку ворот, потом не миновать ему поцелуя с брошенными рядом с рельсовой колеей цыганскими «жигулями». Грохоту и лязгу хватит. За грохотом и лязгом этот урод ничего не услышит, а оглядываться ему не интересно. Ему, гаденышу, нравится смотреть вперед, только вперед, и никуда, кроме вперед, в светлое будущее без Пепла.

Вагон вплыл в ворота. Поравнялись и остались позади разведенные створки, копейные острия воротных прутьев. После чего вагон ожидаемо врезался в «девятку», отбрасывая машину прочь со своего пути.

Врезал и Пепел. Каблуком по стойке, вложив в удар всю массу тела и всю свою злость. Поручень из крепежа не вылетел. Однако… однако не все так гнусно – болт до половины вылез из резьбы. Теперь еще разочек…

Они вырвались из владений метрополитена. Скорость возрастала с каждым метром. Они мчались между двумя гаражными кооперативами, разделенными рельсовым путем напополам. Справа тянулся глухой забор, слева на уходящем вниз склоне виднелись островерхие крыши гаражных сарайчиков, а среди них – вышка гаражной охраны. Крыши мелькали уже словно карты в руках опытного игрока.

– Ну, как? Здорово?! Я бы мог убить тебя и проще. Но проще любой дурак сможет. Пусть попробуют так! Ты попадешь в историю города. Сегодня все телевизионные программы будут говорить о тебе. Ух, сколько понаедет сюда репортеришек! Разве плохо? Да и мне приятно. – Принцип стоял, широко расставив ноги, вцепившись обеими руками в край пустого оконного проема. – Скоро будем прощаться. Вот проедем речку... Там, я вижу, травка. Мне будет не больно приземляться.

В дыры на месте дверей и окон с гудением врывался встречный поток воздуха. Выдуваемые из всех щелей грязь и пыль вихрились по вагону, шуршала бумага в ящиках, секла лицо мелкая дробь песка. Убыстряющийся стук колес перешел в гулкий металлический перезвон. Ветер теперь вломился в вагон со всех сторон. Они выскочили на мост.

Пепел увидел заблестевшую внизу, метрах в пятидесяти, ленту реки. Чудо-речка Красненькая, не замерзающая и в тридцатиградусные морозы. Чудо-речка, в которой меньше всего собственно воды.