Только нижний ящик запирался когда-то, но Калеб потерял ключ. Открыв ящик, он достал блокнот на пружине. Открыл и пролистал – его странные опыты, упражнения в ремесле или попытки обрести душевное здоровье. Тринадцать исчерченных карандашом страниц. Оден[88]говорил, что любому человеку приятен вид собственного почерка и запах своих газов, но Калебу и то, и другое было отвратительно. Выглядит, как набросок пьесы, но это не пьеса. «Разговор с покойным дружком». О да, это их заведет!

Он хотел вырвать страницы, но рука не поднималась. Рано еще. Показать доктору Чин? Или просто рассказать, чем он занимается по вечерам? Калеб засунул блокнот обратно в ящик, прикрыл картинкой с садомазохистками, а на самый верх положил словарь Вебстера. При виде словаря любопытный зевнет и задвинет ящик.

Телефон. Калеб снял трубку.

– Доброе утро, котик! – заворковала Айрин. – Проверка связи. Джек еще здесь? Симпатяга, а? Был журналистом, потом актером, а теперь – повар. Джек-на-все-руки. Можешь мне поверить, он настоящий профи. Я только хотела убедиться, что ты в последний момент не струсил и не прогнал его.

– Я подумывал об этом.

– Знаю, знаю. Расслабься, дорогой. Твой день рождения. Расслабься и получай удовольствие.

– Мой день рождения. Имею право рыдать, если захочу. Ну вот, ну вот. Чувство юмора тебе никогда не изменяет.

– Ты-то не заглянешь? Я сегодня такой хрупкий, прямо фарфоровый. Весь на иголках, словно перед премьерой.

Чего ты нервничаешь? Это же праздник. Соберутся друзья.

– Не знаю, что меня так пугает. Просто давно людей не видел, наверное.

– Сходи, прогуляйся. Пообедай с каким-нибудь приятелем. С сестрой, еще с кем-нибудь. Сними напряжение.

– А ты? Давай, приглашу тебя.

– Извини, не могу. Загляну попозже, часа в три. Продержишься до тех пор?

– Конечно. – Он с трудом перевел дыхание. – Знаешь, пока мы не заговорили об этом, я и не замечал, что схожу с ума.

– Значит, не стоит об этом говорить. До скорого. Пока.

Калеб положил трубку и так и остался сидеть возле телефона, делая один глубокий вдох за другим, пытаясь понять, что с ним такое. И правда, волнуется, словно перед выступлением.

В гостиной заговорил телевизор. Елена обычно включает его, чтобы не так скучно было убирать. Рестораторы перестали хлопотать – похоже, всех заинтересовало происходящее на экране.

– Генри Льюс! Ого-го! Поверить не могу, что заполучила вас на свою передачу!

– Мне здесь нравится, Рози.

– Ребята, этот парень – классный актер. Генри Льюс – Гамлет своего поколения.

– Увы!

– Разве это плохо?

– Наверное, лучше, чем быть Кориоланом своего поколения.

Поскольку аудитория откликнулась лишь вежливым смешком, Рози постаралась расхохотаться погромче.

– «Кориолан» – второстепенная пьеса Шекспира, – пояснила она. – Говорю это для тех, кто, как и я, считает Шекспира одним из дружков Гвинет Пэлтроу. А вы видели этот фильм – «Влюбленный Шекспир»?

– Да. Мне очень понравилось.

– А что привело вас на наш берег Трескового озера? Вы же здесь играете не Шекспира, а в самом что ни на есть американском мюзикле.

– Главное – играть, Рози. В пьесе Барда, в Бродвейском мюзикле, в рекламе мыла. А потом, Ромео я уже сыграл, и Гамлета тоже. У Шекспира не осталось для меня ролей, пока я не состарюсь настолько, чтобы сыграть Лира.

– Ну, этого нам еще ждать и ждать, верно?

– Вы слишком добры.

– Значит, это и есть ваша заветная мечта? Сыграть короля Лира?

– А может быть, Просперо в «Буре». Мы, шекспиров-цы, делимся на две категории: одни надеются дожить до того дня, когда им удастся сыграть озлобленного старого глупца, другие хотят сыграть мудрого старика.

Генри улыбался. Генри подмигивал. Чесал за ухом. Свойский, простой, совсем не то, чего она ожидала. Даже галстук не надел.

Сидя у себя дома в Биконе Молли Дойл, как всегда поздним утром в будний день, смотрела передачу Рози О'Доннел. Закончив домашние дела, она получала право на удовольствие: присесть перед телевизором с чашкой растворимого кофе. Молли ушам своим не поверила, когда Рози назвала имя сегодняшнего участника программы. Генри Льюс, босс ее дочери. Сегодня он обещал прийти на вечеринку к ее сыну. Тесен мир, кивала головой Молли, очень тесен.

– Насколько я понимаю, вы – страшный злодей, – продолжала Рози. – Будете сниматься в роли этого монстра Гревиля. В фильме по роману-бестселлеру.

Аудитория дружно ахнула.

Генри – Молли уже мысленно называла его «Генри» – усмехнулся.

– Да-да. Я уж постараюсь, чтобы меня все возненавидели.

– Разве можно ненавидеть вас, Генри?!

– А вот посмотрим, – коварно мурлыкал он.

– О-о-о, – протянула Рози, округлив глаза, как бурундук, и воздев руки к потолку. Рекламная пауза.

Нет, Генри Льюс вовсе не высокомерный и холодный англичанин, каким его представляла себе Молли. Болтает о Шекспире, словно это – современный популярный автор. Рози он явно нравился. Но Рози и сама востра, не хуже Джесси. Наверное, потому-то Молли так нравилась передача Рози О'Доннел – ведущая напоминала ей дочь, только Рози была толстомордой и счастливой.

Закончилась реклама, Рози вновь появилась на экране, но Генри с ней не было. Молли пожалела, что отказалась от приглашения Калеба, а то бы познакомилась сегодня с Генри и сказала ему, каким душкой он выглядел на экране.

– Это все на сегодня, друзья! – возвестила Рози. – Позвольте еще раз поблагодарить наших сегодняшних гостей. Да, чуть было не забыла: Генри сейчас играет в «Томе и Джерри» в театре «Бут». Мы снова встретимся в понедельник. У нас в гостях будут Майра Сорвино[89]и ее потрясающий отец.

Молли выключила телевизор и пошла в кухню приготовить поесть. Нужно поработать в саду. Земля наконец просохла после затяжных дождей.

Тесен мир, повторила она, открывая банку консервированного супа. Она знакома с людьми, которые дружат со знаменитостями. Ее родные дети вращаются в этом кругу.

Почему она отказалась прийти на день рождения к сыну? Ведь он приглашал.

Положим, Калеб не очень-то хотел, чтобы она пришла. Из вежливости пригласил.

Но они оба, Калеб и Джесси, подначивали ее. Говорили, будто она отказывается только потому, что боится города. Глупости какие! Это она-то боится города?! Да она выросла в Квинсе. Чем ей страшен Нью-Йорк?