В конце лета, вскоре после отбытия князей Укиты и Мори, Иэясу собственной персоной явился в Осаку якобы для того, чтобы засвидетельствовать своё почтение Хидэёри. Он сразу же нанёс визит вежливости Тяте и её сыну, но никого это не обмануло — все поняли, кто теперь настоящий хозяин Осакского замка.

Тятя ненавидела Иэясу. Его лицо, походка, манера держаться — всё вызывало у неё отвращение. В её присутствии князь вёл себя с тем же почтением, которое неизменно демонстрировал по отношению к ней ещё при жизни тайко, однако его взгляд оставался ледяным, а бесстрастное лицо надёжно скрывало истинные мысли и чувства. Иэясу исполнилось пятьдесят семь, он был на семь лет моложе тайко и являлся полной его противоположностью: никто и ничто не могло его заставить поддаться эмоциям, скинуть маску извечной невозмутимости. Прошло дней десять после приезда Иэясу в Осаку, как вдруг он огорошил Тятю неожиданным предложением составить ему компанию на пиру в честь праздника хризантем[113]. Тятя спросила самурая, с которым Иэясу передал это приглашение, будет ли Хидэёри также присутствовать на пиру.

— Его превосходительство Токугава не дал мне никаких указаний на этот счёт, — ответил посланец.

— В таком случае я должна подумать. Господин получит ответ чуть позже, — сказала Тятя и отпустила самурая. Затем отослала прислужниц и долгое время сидела в покоях одна, погрузившись в раздумья. Что за блажь посетила Иэясу? Странное приглашение — полюбоваться цветами наедине с ним… При мысли о том, что она интересует его как женщина, Тятя вскинула голову, побледнев от гнева.

Позвав прислужницу, она велела передать Иэясу ответ: госпожа, мол, нижайше благодарит его превосходительство за любезное приглашение, но чувствует себя дурно и посему нет у неё возможности присутствовать на пиру. Это, по её мнению, должно было прояснить их отношения в глазах Иэясу, лишить двусмысленности и в будущем помочь избежать недопонимания. Либо она, Тятя, одержит верх над Иэясу, либо он полностью подчинит её своей власти. Её и Хидэёри. Могущество Иэясу, конечно, велико, но и у дома Тоётоми хватает верных вассалов. Надобно лишь дождаться подходящего момента, и тогда она сможет победить Иэясу!

На следующий день Иэясу нанёс визит Хидэёри, после чего остался выпить чаю с Тятей, но о вчерашнем приглашении даже не заговаривал.

— Прошу меня извинить за причиняемые присутствием столь внушительного числа самураев неудобства. Вероятно, скоро в Фусими снова воцарится покой — думаю, мне придётся отрядить свои войска в Кагу, — сообщил Иэясу.

Кага была вотчиной Тосинаги, сына и наследника Тосииэ Маэды.

— Неужели? Присутствие здесь воинов и правда весьма обременительно, — только и сказала Тятя.

Иэясу затевал военную кампанию против своих бывших соратников и союзников своего сына. Тятя подняла на него глаза — в них невозможно было прочесть ни единой враждебной мысли, лишь равнодушие да полнейшую безмятежность. Взгляд, которым ответил ей Иэясу, был так же холоден и спокоен.

Не прошло и нескольких дней после этого разговора, как по Фусими, словно огонь по пороховой дорожке, прокатился слух о военном походе Иэясу против клана Маэда. Не замедлила прозвучать и весть о скором прибытии вдовы Тосииэ — она должна была остаться подле Иэясу в качестве заложницы. Моментально выяснилось, что это не просто досужие вымыслы. Всё оказалось чистой правдой.

Тятя хорошо знала супругу Тосииэ. Впервые они встретились много лет назад, когда князь Маэда приютил в своём замке Футю трёх осиротевших княжон Асаи. За истёкшие с тех пор шестнадцать лет жизнь ещё не раз сводила Тятю с этой женщиной, всегда вызывавшей у неё симпатию. Супруга Тосииэ была столь же красива и отличалась тем же необузданным нравом, что и ненавистная Тятиному сердцу Омаа, но в присутствии Тяти она держалась с неизменным почтением. Дело было не только в том, что общественное положение матери и дочери по отношению к любимой наложнице Хидэёси разнилось, — просто супруга Тосииэ была куда умнее, чем дама Kara, её внутренний взор проникал в самую суть вещей.

Какая же беспросветная скорбь должна была таиться в глубинах сердца этой отважной женщины! Несомненно, она сама вызвалась стать заложницей Иэясу, бывшего соратника её покойного мужа, чтобы попытаться спасти дом Маэда. Получив извещение о прибытии вдовы, Тятя из деликатности не стала отправлять к ней даже посланника с приветствием — ей хотелось избавить госпожу Маэду от чувства неловкости, которое неизбежно возникло бы в сложившихся обстоятельствах при встрече с формальной хозяйкой замка.

Шум вокруг похода на клан Маэда немного поутих с приездом вдовы Тосииэ в Осаку, но тут же поползли новые слухи о мятеже, замышляемом против Иэясу теперь уже князем Кагэкацу Уэсуги. В отличие от пересудов о клане Маэда, они зиждились на конкретных фактах. Не было ничего удивительного в том, что Кагэкацу, в прошлом не раз доказывавший свою верность тайко и снискавший славу человека прямолинейного и безукоризненно честного, недоволен поведением Иэясу. После смерти Удзисато Гамоо тайко пожаловал Кагэкацу Уэсуги земли покойного в Тохоку, и Кагэкацу был безмерно признателен за этот дар, принёсший ему годовой доход в один миллион триста тысяч коку риса. Так что теперь честолюбивые замыслы Иэясу, угрожавшие дому Тоётоми, не давали ему покоя.

Ещё в восьмом месяце того года, едва вернувшись в свои владения в Айдзу, Кагэкацу, по слухам, начал собирать войско для нападения на Иэясу. Даже придворные дамы в Осакском замке без устали шептались о том, что князь Кагэкацу воспользовался своим возвращением на север для того, чтобы заключить союз с Мицунари Исидой против Иэясу. Называли даже точное место встречи, где два князя держали военный совет; поговаривали, что Кагэкацу нанимает на службу ронинов[114]по всей стране.

Пятый год Кэйтё[115]начался в предчувствии смуты.

Первые пять дней года жизнь в Осакском замке кипела и бурлила. Гонцы с благопожеланиями и дарами от многочисленных даймё сменяли друг друга в приёмных залах. Среди гостей были и такие, кто прямиком направлялся к Иэясу, минуя покои наследника тайко, иные поступали наоборот. Тятя и её окружение внимательно следили за порядком, в котором посланники приносили поздравления, и было весьма неприятно слышать, что к Иэясу они обращаются с тем же почтением, каковое по праву должны были выказывать только Хидэёри.

В третьем месяце осакские воины открыто заговорили о карательной экспедиции на север против Кагэкацу Уэсуги — события, о которых до этого шептались в замке на каждом углу, повлекли наконец за собой решительные действия. Иэясу, по слухам, призвал Кагэкацу на совет в Киото, и тот отказался явиться. Нобуясу Фудзита, вассал Кагэкацу, повздорил со своим господином, восстал на него и, вынужденный бежать из Айдзу, прибыл в Осакский замок, где предложил свой меч клану Токугава.