«Богоизбранность новгородского князя нашла отражение в сфрагистике начала XIII — начала XIV в. На лицевой стороне княжеских печатей присутствует изображение Христа Вседержителя. Появление этой эмблемы совпадает по времени с началом оформления в Новгороде при Ярославе Всеволодовиче договорных грамот с приглашаемыми князьями. Одновременно летопись сообщает о церемонии клятвы-крестоцелования “на всей воли новгородской” и “на всех грамотах Ярославлих”. Целование креста — присяга Богу и Святой Софии. Христианская община Новгорода стала рассматривать новгородских князей как служилых у Бога и Софии, их действия и права были четко оговорены. О функциях князя в Новгороде хорошо известно. Князь был прежде всего предводителем войска, организатором обороны государства. Его призывали собирать дань, но не самостоятельно, а с помощью “мужей новгородских”. Князь осуществлял суд, но не один, а совместно с посадником. Доходы князя составляли судебные и торговые пошлины, дар со всей Новгородской земли. Владыка в Новгороде — это прежде всего глава Церкви, духовный отец новгородцев, “пастух” “паствы словесного стада Христова” — христианской общины. Им становился тот, чей жребий по воле Бога оставался на алтаре».

В Новгороде мы видим преобладание того типа делегированной теократии, который позднее в научной и богословской литературе будет назван «папоцезаристским».

«В отличие от князя владыки считались избранными не людьми, а Богом напрямую. Безусловно, архиепископ был высшим должностным лицом Новгородского государства. “В случае разных бед, напастей у новгородцев могли возникнуть сомнения в самом божественном акте избрания или угодности владыки или князя Богу. Когда в 1228 г. долго стояла теплая погода с проливными дождями, то “простая чадь” обвинила в том владыку Арсения, сменившего Антония, ушедшего в Хутынский монастырь. Арсению не удалось “нощным стоянием и пением и молитвами” прекратить ненастье. Чадь прогнала его с владычества со словами: “Того ради стоить тепло долго, выпроводил Антониа владыку на Хутино, а сам сел, дав князю мьзду”». Сакральное двоевластие в Новгороде находило отражение и на символическом уровне.

«Двум высшим должностным лицам Новгорода — князю и владыке — соответствовали два сакральных стола в Софийском соборе. В 1200 г. “прииде князь Святославъ в Новгород, сын Всеволожь, внукъ Юрьевъ, генваря въ 30, и посадиша и на столе въ святей Софеи, и обрадовался всь Новъгород”. Видимо, царское место Ивана IV Грозного пред алтарной преградой, сохранившееся в новгородском Софийском соборе, является преемником прежнего княжеского стола. В 1352 г. новгородцы “с молбою введоша Моисея архиепископа на свои ему столъ къ святей Софеи”. Стол владыки — это престол поздних источников — трон, возвышенное место в алтаре в середине апсиды с креслом на нем. Всего же в Софийском соборе было три стола правителей Новгородской земли, включая престол Юга, Софии Премудрости Божией в алтаре (Святая трапеза). Исходя из топографии владычного стола, его приближенности к святому Престолу в алтаре, назначения владыки как “служебника” престолу Бога и Софии, нетрудно прийти к выводу, что главенствующее положение в Новгородском государстве Бога и Святой Софии должен занимать новгородский владыка, а только затем князь. При такой регламентации власти прочие государственные должности в Новгороде (посадника, тысяцкого, тиунов, купеческих старост, Подвойских, бирючей, софьян и проч.) автоматически оказываются в прямом смысле третьестепенными и находятся либо при князе, либо при владыке. Двум столам в Новгороде соответствовали два двора: владычный и княжеский, — два центра сосредоточения земной власти от Бога. Первый располагался в Детинце рядом с Софией, второй — сначала напротив, на Ярославовом дворище, а с XII в. — у истока Волхова на Городище. Последнее, согласно летописям, считалось расположенным именно в Новгороде. При двух дворах действовали два городских веча: у Софии и на Ярославовом дворище. При двух дворах были свои “дворяне” — княжьи и “божьи дворяне”, свой круг должностных лиц, участвовавших в управлении дворов князя и владыки. Двум дворам соответствовали две, дополнявшие друг друга системы административно-территориального управления Новгородом, и две системы судопроизводства. Именно между владыкой и князем (а не между посадником и князем, как принято считать) на протяжении XII–XV вв. и должно было происходить перераспределение сфер управления государством».

Александр Ярославич не стал, да и не мог сломать эту древнюю систему власти, в типической чистоте сохраненную в Новгороде. Князь и его потомки нашли свое место в этой системе, которую мы по праву можем назвать «теократической республикой». Данный образец, матрица взаимоотношений ветвей власти, не исчерпала свой политический ресурс для России и в наши дни. Но эта система не могла и не может функционировать без совершенно определенного монархического начала, выраженного в то время властью великого князя.

«Новгородская государственность XII–XV вв. — уникальный исторический опыт русского народа в построении государства типа христианского братства… Упразднение на деле княжеской ветви земного правления ослабило Новгород в военном отношении. Новгород лишился профессиональной княжеской дружины. Несомненно, одним из важнейших аспектов борьбы Новгорода и Москвы было соперничество двух моделей христианской государственности: князь или владыка — кто из них должен стоять во главе земли и править ею от Бога?»

История взаимоотношения новгородских владык и князей Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославича еще ждет своих исследователей. Для данной работы важно еще раз подчеркнуть мысль о том, что воззрения новгородских архиепископов от Добрыни Ядрейковича и до Василия Калики, который жил в 30-х гг. XIV века, на Новгород как на священный град, наследник величия Рима Второго и Царьграда, как эсхатологический оплот истинного христианства в век падения христианских стран повсюду под натиском врагов заложили принципиальную основу и теоретическую базу под идеологию, нашедшую свое выражение в священном девизе «Москва — Третий Рим». Для этого у новгородских владык были более чем веские основания. Новгород действительно оказался в определенный исторический момент, с определенной долей условности, единственной свободной в политическом плане и не завоеванной врагами православной государственности. Нет необходимости доказывать, что данные воззрения не могли не наложить свой отпечаток на душу молодого князя Александра еще в период его юношеского пребывания в Новгороде.

Совершенно невероятно предположить, что эти идеи не доносились и до остальной, подневольной Руси и не являлись определенным «фоном» восприятия русским православным народом особой харизмы княжеской власти Рюриковичей, которые не только сумели устоять и выжить в урагане небывалого нашествия с Востока, но и стали инициаторами возрождения Руси в качестве последнего оплота истинной веры.

Возвращаясь к символико-промыслительным деяниям в Новгороде Добрыни Ядрейковича, владыки Антония, мы понимаем, что эти деяния не могли не оказать особого идеологического воздействия и на княжескую власть в городе. Так как ремонт главной святыни Новгорода делался, конечно, в лучших новгородских традициях гласно и с одобрения новгородцев на вече сравнительно незадолго до рождения князя Александра, мы не можем сомневаться, что понимания сакральной важности этого священнодействия не могли не дойти до Александра чуть позднее, когда он уже княжил на берегах Волхова.