Снова неприятно царапнуло. «Света». Никто никогда не называл так ее дочь. Только Светка. Или Цветик. Но не холодное «Света». Впрочем, он просто боялся оскорбить материнские чувства неуважительным суффиксом – не стоит искать зло там, где его нет. И все-таки неприятно. Мог бы догадаться: если мать называет свою дочь Светкой – значит, ее так и зовут. В данном случае «Светка» – абсолютно не оскорбительно. Как и Маринка в устах Кебы. Это вариант уменьшительно-ласкательного имени. «Светочка», «Мариночка» – слишком приторно. «Светка», «Маринка» – нежно, трогательно. Если, конечно, произнести это с любовью.

– Что скажешь?

Марина не отвечала. Не хотелось. Просто не хотелось.

Валера посчитал необходимым уточнить:

– Это я так предложение делаю. Я не романтик, красиво не умею. Давай поженимся? Выйдешь за меня?

Если бы это сказал Кеба несколько лет назад – Марина захлебнулась бы восторгом. Пусть не слишком красноречиво – какая разница? Но Гена тогда вообще ничего не предлагал. Он просто сказал. Никаких вопросов – одно сплошное утверждение: «Завтра идем в загс».

– Не могу.

Захотелось скорее прикрыть спину, чтобы он не видел ее веснушки. Ему это неприятно, а значит, Марине неприятно втройне.

Она выбралась из-под одеяла и принялась лихорадочно натягивать блузку. Руки почему-то плохо слушались, и никак не попадали в рукава.

Он молчал, кажется, целую вечность. Она уже и блузку одела. Успела не только пуговицы застегнуть, но и в трусики влезть.

– Если ты имеешь в виду, что официально все еще замужем – это ерунда. При желании развод можно оформить за неделю.

– Я имею в виду «Нет», – безжалостно ответила Марина. – Я не люблю тебя. Прости.

В ванной она намеренно долго приводила себя в порядок. Не то чтобы недовольна была прической – не могла посмотреть в его глаза. Было ужасно стыдно за свою безжалостность и нелюбовь. Но разве она виновата, что не любит?

Когда она, наконец, вышла, Валера стоял у кухонного окна, разглядывая что-то за стеклом. В шортах, с обнаженным торсом. Может быть, если бы в ее жизни никогда не было Кебы, она могла бы по-настоящему полюбить Чернышева. Но Кеба был. Он и сейчас есть. Пусть они не вместе, пусть он разлюбил ее. Если вообще когда-то любил.

В сердце заворочалась жалость. Зачем она так? Валерка ведь хороший. Разве он виноват в том, что где-то на свете есть предатель Кеба?

Подошла тихонько, потерлась щекой о его плечо:

– Прости… Я не хотела тебя обидеть.

– Я знаю. Знаю, что не любишь. Я давно это понял. Но я люблю. Что делать с этим?

Она не знала, что делают с ненужной любовью. А потому промолчала.

Чернышев повернулся к ней. Приподнял ее лицо за подбородок:

– Может, моей любви хватит на двоих? Ты просто еще не отошла от своей беды, не пережила ее. Попробуй простить его – вдруг станет легче? Ты не любишь меня не потому, что я плохой – ты просто не можешь перешагнуть через обиду. Так случилось: он изменил, он предал. Но ты же не можешь всю жизнь топтаться на своей обиде, не замечая ничего вокруг! Я люблю тебя. Слышишь? Я тебя люблю. Если предал один – это не значит, что предаст и другой. Я не предам тебя. Я всегда буду рядом. Просто поверь. Просто позволь мне любить тебя.

Он целовал, она плакала. Он что-то говорил, осушая ее слезы поцелуями. Она плакала. Он обещал безоблачное будущее. Она плакала.

Может быть, он прав? Может, она в самом деле топчется на своей обиде, и из-за этого не видит ничего вокруг? Нужно перешагнуть через боль, и жить дальше. И тогда она сможет полюбить хорошего парня Валеру Чернышева.

Он действительно хороший. Если бы еще не был таким гордым…

Впрочем, какая теперь гордость? На пути к успеху – или к Марине? – подрастерялась немного. Раньше он ни за что не унизился бы, чтобы просить любви у нелюбящей женщины.

Да, Валера прав. Она должна оставить прошлую жизнь, прошлые обиды, и идти к будущему. К их общему будущему. К светлому. По крайней мере, он не предаст. Он не будет ей изменять – слишком уж дорогой ценой Марина ему досталась. Чернышев никогда не сделает ей больно. Он любит ее. Не любит ее веснушки, но любит ее саму. Наверное, это полезнее – любить саму женщину, а не ее изюминки.

Валера – человек со всех сторон положительный. Марина никогда не гналась за материальным достатком, и уж тем более не считала чужие деньги. Однако финансовая стабильность ни в коей мере не может быть помехой. Особенно если нет любви.

Далеко не олигарх – так она никогда и не мечтала об олигархе: зачем он ей? Владелец риэлтерской компании – тоже неплохо звучит. Не так громко, как олигарх, зато не в пример человечнее и ближе. А главное – не жмот. Неприятно, когда люди за копейку удавятся. А этот ради близких ничего не пожалеет. Русниченкам квартиру купил за свои деньги. Вроде и не подарил: типа, когда сможете – тогда и отдадите. Тем не менее, этот жест о многом говорил. Это не была игра на публику. В смысле, Чернышев не пытался пустить ей пыль в глаза неслыханной щедростью. Он тогда даже не догадывался, что Марина подружилась с Шуриком. Значит, по-настоящему чуток к проблемам близких. Неравнодушный. Есть надежда, что к Светке будет относиться, как к родной.

В конце концов, у нее просто нет выбора. Или до конца жизни страдать в одиночестве, или попытаться стать счастливой. Любовь? Ну и что. И без любви люди живут, и живут вполне неплохо! Если у кого-то получается – почему у Марины не получится? Получится. Надо только постараться.

А для этого нужно, наконец, привести документы в порядок. Из-за штампа в паспорте она не может выйти замуж за Чернышева. Сначала нужно развестись с Кебой. Он не станет возражать. Он ведь давно ее не любит. А может, и не любил никогда. Не любил. Если бы любил – не позволил бы Ольге сесть на Светкину елочку.

В дверь позвонили. Кто бы это? Гена давно никого не ждал.

На пороге стояла она. Позвенела связкой ключей, будто колокольчиком, сунула в его ладонь:

– Держи, мне они больше не нужны.

Вошла в комнату, не разуваясь. Вся из себя такая стремительная: я опаздываю, не задерживайте меня!

Раньше он бы посмеялся. Теперь было не до смеха. В первое мгновение, увидев ее, обрадовался: вернулась! А когда она демонстративно звенела ключами, понял: не вернется. Уже никогда не вернется.

Ему бы поговорить с ней, еще раз попросить прощения – а вдруг именно сегодня простит? Но он стоял истуканом, не в силах заставить себя пошевелиться.

Она обвела комнату взглядом, дернула бровками. Он помнил это движение. Сейчас начнет дерзить.

– Ты один? – в ее голосе чувствовалось не столько удивление, сколько торжество.

– Я теперь всегда один. Но ты ведь все равно не поверишь.

– Не поверю.

Сказала так легко, без вычурности, что у Гены заныло сердце: ее уже не волнует его верность.