Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй… — шепчет Уэнсдэй севшим от жажды голосом, неловким движением переворачиваясь на бок и подтягивая ободранные колени повыше к груди. Говорить трудно, в горле стоит мерзкий колючий комок, но она упорно заставляет себя складывать слова в предложения. — Что там снаружи? Куда вас выводят?
В клетке нет ни унитаза, ни душа, ни даже какого-нибудь ведра, подходящего для справления базовых нужд организма — а значит, пленниц должны выпускать отсюда минимум один раз в день. А значит, нужно воспользоваться первым же подвернувшимся шансом, пока у неё ещё достаточно сил.
Вот только Клеманс продолжает отстранённо молчать, изучая потолок настолько рассеянным взглядом, что Уэнсдэй вскоре начинает казаться, что она и вовсе не ответит. Но несколько минут спустя девушка хрипло прокашливается и очень медленно поворачивает голову к Аддамс.
— Я была… только в двух помещениях, — едва различимо бормочет она, даже не пытаясь смахнуть или хотя бы сдуть упавшие на лицо каштановые пряди. — Санузел, который находится через стенку. И лаборатория, которая сразу за ним. Остальные двери всегда заперты… И их очень много.
Что ж, этой информации вполне достаточно.
Уэнсдэй машинально кивает — мысли ворочаются в голове предательски медленно, буквально со скрипом, но додуматься до самого элементарного ей всё же удаётся.
Чисто в теории в санузле вполне может оказаться стеклянная дверца душевой кабины. Или зеркало. Или длинный шланг от лейки душа. Да хоть что-нибудь, что можно использовать как орудие убийства.
Мамаша Роуэна вооружена как минимум электрошокером. У самого Ласлоу явно имеется неплохой запас мышечных релаксантов.
Если попытка побега не увенчается успехом, в лучшем случае её приложат шокером и вырубят мощным препаратом, в худшем… Одному Дьяволу известно. Убить вряд ли убьют, но точно усилят бдительность — и тогда повторить задуманное будет невероятно сложно. Если вообще возможно.
Нет, второго шанса не будет.
Нужно действовать наверняка.
Аддамс облизывает пересохшие губы и на минуту прикрывает глаза, стараясь сконцентрироваться на самой главной задаче — но мозг отказывается подчиняться, подсовывая тягостные и совершенно неуместные воспоминания о родителях, единственной подруге… и о Торпе.
Oh merda, ну почему она не осталась в палате вместе с ним?
Как знать, вдруг его хитроумный план по поимке преступника оказался бы удачным?
Тогда она бы не попала сюда.
Тогда всё могло бы быть по-другому.
Или не могло? Роуэн ведь выследил её целенаправленно. Что, если маньяк шёл за ней от самой больницы? Что, если он действительно намеревался пробраться в палату, чтобы закончить начатое, но остановился, услышав их голоса? Очевидно, всё было именно так.
Бесчисленное множество вопросов без ответов атакует разум словно рой пчёл — воспалённое сознание слишком измученно жаждой, чтобы Уэнсдэй могла нормально соображать.
Очень скоро к невыносимому желанию пить присоединяется тянущее чувство голода и пульсирующая головная боль. Всё это в совокупности катастрофически мешает здравомыслию, тянет последние силы из стремительно слабеющего организма, повергает разум в состояние полубреда.
Теперь Аддамс гораздо проще понять, почему погибающие от жажды путники видели в пустынях несуществующие оазисы и отчаянно стремились к ним, всё дальше забредая в смертоносные безжизненные пески.
Правда оазисы ей не мерещатся.
Зато в голове спутанным калейдоскопом закручиваются бессвязные воспоминания о детстве, об уютной комнате в родительском особняке, об изысканных фарфоровых куклах с отсечёнными головами, о давно умершем домашнем скорпионе, названном в честь самого жестокого римского императора…
Вернётся ли она туда когда-нибудь? Сможет ли вновь увидеть строгую чопорную мать, эксцентричного добродушного отца, улыбчивого бестолкового брата?
В общем-то, Уэнсдэй никогда особо не ладила со своими родными, считая семейные узы чем-то сродни вынужденному заточению в одной тюрьме, но теперь… Кажется, она готова отдать всё на свете, лишь бы вновь проснуться в собственной постели в мрачном особняке Аддамсов. Или в своей тесной комнатушке на втором этаже общежития ZETA, разделённой на две диаметрально противоположные половины. Или в квартире проклятого лжепрофессора, где всё насквозь пропитано древесным ароматом его парфюма, а с кухни тянет приторным запахом свежеиспечённых панкейков.
Да где угодно. Только бы не здесь.
К моменту, когда в коридоре возникает движение, ей удаётся погрузиться в зыбкое состояние на грани сна и реальности. Но звук шагов приближается с каждой секундой, поэтому Аддамс переворачивается обратно на спину и не без усилия пододвигается поближе к металлическому изголовью, принимая полусидячее положение. Роуэн входит в помещение, держа под локоть заплаканную Дивину — девушка кажется совсем апатичной и безразличной к окружающей обстановке, словно её накачали лекарствами. Маньяк ловко отпирает клетку и вталкивает пленницу внутрь, предварительно стянув хрупкие запястья толстой джутовой верёвкой. Та покорно проходит в центр клетки и сворачивается в клубок на тонком грязном матрасе. Лязгает тяжёлый навесной замок — а потом Ласлоу ненадолго удаляется, чтобы вскоре вернуться с большим крафтовым пакетом.
— Ужин, дорогие дамы, — торжественно оповещает он, извлекая наружу три пластиковых контейнера и три бутылки воды.
Аддамс мгновенно впивается в заветную бутыль жадным взглядом — гордость тут же испаряется под гнётом мучительной жажды.
Но проклятый маньяк нарочно тянет время. Издевательски медленно отпирает клетку Мартен, тщательно протирает чёрную пластиковую вилку бумажной салфеткой, оставляет контейнер в изножье кровати и несколько раз передвигает его на пару сантиметров с таким сосредоточенным видом, будто сервирует стол к важному мероприятию. Затем повторяет те же манипуляции в клетке Дивины.
Oh merda. Уэнсдэй невольно воображает, как было бы здорово воткнуть эту чёртову вилку ему в глаз — но это лишь бесплодные мечты, скованные запястья не позволят провернуть подобное. Наконец чокнутый похититель снимает замок с её клетки и степенно проходит внутрь, держа в руках последний контейнер и спасительную бутылку воды, заполненную на две трети. От вида капель конденсата, скопившихся на пластиковых стенах, у Аддамс окончательно пересыхает во рту — ей чертовски хочется поскорее ощутить на языке вкус блаженной прохлады, но титаническим усилием воли она останавливает себя, чтобы не накинуться на воду в присутствии Ласлоу. Нельзя, категорически нельзя допускать, чтобы он увидел настолько явное проявление слабости. Чтобы у него закралась мысль, как она близка к отчаянию.
Надо держать себя в руках.
Поэтому Уэнсдэй изо всех сил стискивает зубы и надменно вскидывает голову, прожигая своего похитителя пристальным взглядом, полным ледяного презрения. Роуэн едва заметно усмехается одними уголками губ, поправляя идиотские очки с толстыми линзами, а мгновением позже нарочито медленно оставляет еду и воду на полу возле койки.
И он
