– И что же?

Она коснулась губами его щеки и резко повернулась.

– Не ходи за мной.

Аманда быстро пробежала по саду по направлению к дому и остановилась под окном. Она взглянула на штору, развевавшуюся на ветру, затем тихо свистнула и, напрягая слух, стала ждать какого-нибудь шума в доме, который означал бы, что ее услышали.

Через две бесконечно долгие минуты чья-то рука взяла штору и убрала ее в окно. Появилось лицо. Мать улыбнулась ей, а затем послала воздушный поцелуй.

Аманда обернулась вокруг своей оси.

Мать отрицательно покачала головой, взмахнула рукой, затем скрестила руки.

Аманда почувствовала, что Габриэль последовал за ней и теперь стоит рядом.

– Ее дверь заперта снаружи и закрыта на засов, – шепнула ему Аманда. – Она не может выйти.

– Ты узнала это всего по нескольким движениям рук?

– Ну это же очевидно.

Мать перевела взгляд на Габриэля. Одна бровь ее удивленно приподнялась, когда она его внимательно рассмотрела.

Аманда схватила Габриэля за руку и подтащила к боковой стене дома.

– Я должна проникнуть в дом, – произнесла она решительным шепотом.

– Черт! – Габриэль злобно воззрился на строптивицу. – Послушай, одну я тебя не отпущу.

– Не буду спорить, но ты должен следовать за мной. Незаметно. А незаметность, как я понимаю, та добродетель, которую ты за свою жизнь значительной персоны никогда не практиковал.

– Скорее всего по твоей милости мы все трое, включая твою матушку, окажемся в тюрьме, – пробормотал он. – Чертовски удачно, что Страттон и Брентворт сейчас направляются сюда, хотя я не переживу, если им придется спасать меня.

Вместе они проскользнули вдоль затененной стороны дома и где-то в самом конце отыскали крошечную боковую дверь. Естественно, она была заперта.

– Дай мне мой мешок. – Аманда протянула руку.

Габриэль вложил мешок ей в ладонь. Она развернула ткань и извлекла тонкий стальной прут с крошечным крючком на конце. Габриэль склонился над ней, наблюдая.

– Что это такое?

– Это инструмент, используемый мебельщиками для обивки. – Она вставила крючок в замочную скважину. – Будем надеяться, что эта дверь не заперта на засов или что засов недостаточно крепок и ты сможешь сломать его.

– Если я начну ломать его, то поднимут шум.

– Вот поэтому будем надеяться, что засова нет.

Она немного повозилась с замком, сделала глубокий вдох и надавила. Замок поддался.

Габриэль повернул ручку и толкнул дверь. Она послушно открылась.

Перед ними простирался длинный коридор, в сумерках совершенно темный. Аманда быстро прошла вперед, а Габриэль последовал за ней, стараясь ступать как можно тише, но совершенно беззвучно передвигаться не мог. Аманда искала лестницу для прислуги. Они уже находились где-то неподалеку от кухни, когда Аманда услышала, что там кто-то готовит. Они проскользнули мимо и быстро поднялись по лестнице вверх на три пролета. Наверху она остановилась, чтобы понять, где находятся.

– Вот сюда, – указал Габриэль. – Это задняя часть дома.

– Мать должна была оставить какой-то знак на своей двери.

Они прошли мимо нескольких дверей.

– Здесь, – сказал Габриэль, указывая на одну из них.

Кусочек бумаги торчал из-под двери. Засов с внешней стороны подтвердил, что они достигли цели.

Габриэль отодвинул засов. Аманда приступила к работе со своим инструментом. Через несколько секунд дело было сделано.

Мать раскрыла объятия.

– Аманда! Моя умница, я знала, что ты отыщешь меня.

Аманда наскоро обняла родительницу. У них с Габриэлем было слишком мало времени на ее освобождение. Минута промедления – и они все угодят в тюрьму.

– Это платье окончательно испорчено. Бо́льшая часть гардероба потеряна безвозвратно.

Аманда ждала, пока мать полностью освоится с ситуацией. Они уже вернулись в гостиницу, пешком пройдя от особняка до ожидавшего их у дороги экипажа.

Их бегство заняло слишком много времени, так как миссис Уэверли заботилась о том, чтобы все ее дорогие наряды были сложены в чемодан. Потом оказалось, что поле слишком сырое и грязное для изящных туфель матери. Оказавшись на дороге, вдали от особняка Ярнелла, она почувствовала себя в достаточной безопасности и начала стенать по поводу трудностей, которые перенесла в доме этого человека.

Габриэль оставил их вдвоем в комнате Аманды, чтобы женщины могли побеседовать наедине.

– Конечно, жаль твоих бесценных нарядов, но по крайней мере теперь тебе не грозит петля, – пресекла ее жалобы Аманда.

Она переоделась, избавившись от брюк и рубашки, но ее собственное платье меркло в сравнении с туалетом матери, так как она не захватила с собой нарядов, подаренных Габриэлем. Ее страшно раздражало, что мать так горестно оплакивает утрату своих вещей.

Миссис Уэверли, сидевшая на кровати, похлопала по покрывалу.

– Сядь со мной рядом. Я хочу рассмотреть тебя. Аманда, дорогая, я сразу же узнала тебя, когда выглянула из окна. Ну, конечно, теперь ты женщина, а не девчонка. Очень красивая женщина. Неудивительно, что такой представительный мужчина согласился помочь тебе.

Женщины внимательно вглядывались друг в друга.

Аманда отметила, что лицо мамы, которое она сохранила в памяти, мало изменилось: немного постарело и осунулось – вероятно, результат пережитого за последние несколько недель, – однако в глазах все так же блистало лукавство, а губы были такими же ярко-алыми, как и прежде. Теперь Аманда понемногу узнавала себя в чертах матери; в детстве она никогда не находила этого сходства.

– Я так горжусь тобой и теми навыками, которые ты продемонстрировала в последние недели. Твой отец тоже гордился бы способностями своей ученицы.

– Проблема в том, мама, что я ничем этим не горжусь. Я пошла против закона только ради тебя. И это все мне далось очень большой ценой: вряд ли ты когда-нибудь узнаешь какой – так что, извини, я не могу сочувствовать твоей невосполнимой утрате в виде нескольких красивых платьев.

– Я понимаю, дорогая. Я пыталась найти другие способы. Замышляла побег собственными силами. Не воспринимай мое ворчание по поводу гардероба как признак неблагодарности. Я, конечно, не знаю всего, что ты перенесла, но могу представить.

Одной рукой она приобняла дочь, а Аманда положила голову на плечо матери так, как делала это много лет назад, и в этом объятии исчезла дистанция, возникшая между ними за долгие годы разлуки.

Мать погладила ее по голове.

– Этот человек. Он один из нас?