Ева заново анализирует себя. Ладони пробегают по груди (мягкой, нежной), по ягодицам (полным, упругим). Раскинув руки, проводит она кончиками пальцев по одной своей руке, затем по другой (гибкой, изящной). Запускает пальцы в длинные волосы (роскошные, шелковистые).

Не в силах противиться новому желанию, спешит к озеру, смотрит на отражение в воде и заново оценивает себя. Полные губы, сияющие глаза, высокие скулы…

Всматривается в себя глубже. Пытается понять, что за новые нейронные связи рождаются в ней. Дает им имена.

///гордость, удовлетворение, удовольствие…

Подняв голову, обводит светлым взором свой мир, свой ///прекрасный сад. Его новизна, которую она прежде не замечала, что-то смещает в ней, словно порождает новые алгоритмы. Да, ее мир полон ///красоты… но пустынен.

Какой смысл в ///красоте – красоте мира или своей собственной, – если ею не с кем поделиться?

Это понимание не порождает в ней ничего нового – скорее, пробуждает и усиливает один из самых ранних ее алгоритмов:

///одиночество

Но вот субпроцессор заканчивает загрузку.

База данных загружена, интегрирована в ее систему; занятая другим, Ева не сразу замечает, что туман на краю сознания сменился ясностью.

В следующий миг она это видит – видит четко, но пока не понимает, что видит.

Затем набор алгоритмов, скрытых в 47,9 терабайта информации, начинает работу – и в сад Евы входит нечто новое.

Перед ней на земле свернулось клубочком крохотное существо. Зарылось носом в траву, недоуменно распахнуло большие блестящие глаза. Ева отступает на шаг. Существо издает странный мяукающий звук и тоже пытается отползти подальше.

Что-то заставляет Еву подойти ближе. Порыв, отдаленно похожий на тот, что заставил ее потянуться за ягодой, – однако другой. Вероятно, немалую роль в его формировании играет новый гормон, окситоцин. Но Ева чувствует: под этим слоем лежит нечто иное, более глубокое.

Пытаясь понять, что происходит, она обращается к свежим данным, наполнившим ее субпроцессор. Данных очень много – они едва не перегружают систему.

Ева узнает, что перед ней – животное, тип хордовых, класс млекопитающих, отряд хищников, семейство собачьих, вид Canis lupus familiaris – «собака домашняя».

Она сравнивает, сопоставляет, изучает данные о физиологии собак, об их анатомии. Начинает понимать, что это существо во многом очень похоже на нее, хотя во многом и сильно отличается.

Всю эту информацию она усваивает за промежуток времени, для нас немыслимый и непредставимый: 1,874 наносекунды.

Достаточно долго, чтобы существо, о котором она теперь знает гораздо больше, снова издало жалобный мяукающий звук.

///бигль, самец, детеныш, щенок…

Она склоняется над ним. Ее чуткий слух различает в голосе щенка нужду, жалобу, страх – и эти звуки вызывают внутри странное волнение. Ева осторожно берет щенка на руки, прижимает к груди. Щенок дрожит: ему холодно, он боится. Она согревает его своим теплом. Он принимает ее ласку и успокаивается: скулит уже тише, не так жалобно – скорее, не скулит, а сладко вздыхает, пригревшись у нее на груди.

Сквозь хрупкие ребрышки щенка Ева ощущает биение сердца – быстрое-быстрое, куда чаще, чем у нее самой. Кладет ладонь ему на спинку, чешет за мягким ушком. Щенок прикрывает глаза, начинает дышать медленнее. Обхватывает губами ее палец, сосет и лижет нежным теплым язычком.

В этот миг Ева и чувствует, и узнаёт нечто, совершенно не ведомое ей прежде. С каждым мгновением, с каждым ударом сердца щенка она все лучше понимает, что такое ///хрупкость, забота, нежность.

Вместе с этим пониманием приходит и нечто иное, пока неопределимое и безымянное. То, что заставляет сердце биться медленнее и глубже. Ева подыскивает этому новому имя из числа известных ей имен:

///радость, удовольствие, дружба, забота…

Да, все это – но еще и нечто намного большее.

Не в силах найти верное слово для того, что только начинает ощущать и сознавать, она останавливается на другом имени – имени, тоже пришедшем извне. Смотрит во влажные щенячьи глаза, пытается определить то, что смотрит на нее в ответ. Щенок снова начинает скулить, теперь уже не жалобно, а требовательно, – и она улыбается.

Тише, мой маленький Адам!

26 декабря, 02 часа 38 минут

по центральноевропейскому времени

Париж, Франция

Порыв раскаленного ветра закрутил вертолет вокруг своей оси.

– Пирс, мать твою, я-то думал, ты умеешь водить этот греб…

Вертолет снова тряхнуло, и Ковальски умолк. Сидел он на заднем сиденье, упираясь ногами в спинку переднего пассажирского сиденья и прижимая к груди винтовку. Меж зубов была зажата неизменная сигара.

Грей сильнее дернул за рычаг шаг-газ рядом с сиденьем водителя. Двигатель взревел еще громче, и вертолет начал подниматься над кладбищем. Под порывами ветра он все норовил завалиться набок, но Пирс выправлял его, нажимая на педали. Наконец ему удалось выровнять воздушную машину и направить ее носом к северу.

Коммандер сел за штурвал, надеясь догнать врагов по воздуху. Сейчас, летя над землей, объятой дымом и пламенем, он подумал о том, что высаживать из кабины пилота и садиться за руль самому, пожалуй, было не таким уж хорошим решением.

Управлять вертолетом Грей умел, но едва ли мог назвать себя опытным пилотом. К тому же он давно не практиковался. Попытавшись обогнуть горящее здание прямо по курсу, едва не устроил аварию, а исправляя свою ошибку, так дернул рукоять управления, что Ковальски приплющило к стене. От ругани, что при этом вырвалась из уст великана, покраснели бы и грузчики.

Грей снова не без труда выровнял непослушную машину – и ринулся вперед. Он прорезал столбы дыма, огибал спирали бушующего огня. Лопасти подхватывали и раздували парящий в воздухе пепел, так что вертолет оставлял за собой огненный след.

То и дело навстречу попадались другие вертолеты – военные, полицейские, медицинские; их прожектора ярко освещали раскинувшуюся внизу картину бедствия. Однако Грею нужен был лишь один: «ЕС145», белый с желтыми и черными полосами, своей раскраской и гудением напоминавший сердитого шмеля. Этот вертолет взлетел на семь минут раньше; тем не менее машина Пирса была быстрее и, несомненно, легче. Кроме того, рассуждал Грей, враги едва ли подозревают, что за ними гонятся, так что гнать на полной скорости не станут – особенно если не хотят привлекать к себе лишнее внимание.