Я не могла понять, что со мной происходит.

Мне кажется, что для такого момента должна существовать особая женская песня или молитва. И, если до сих пор никто ее не создал, то это лишь потому, что нет слов, достаточно сильных, дабы выразить подобные чувства. Как и каждая мать, начиная с самой первой, нашей праматери, я была сражена наповал, ошеломлена, взволнована и растеряна. Вот теперь я окончательно рассталась с девичеством. Я вдруг увидела себя младенцем на руках у матери, увидела свою собственную смерть. Я заплакала, уж не знаю, от радости или от печали.

Мои матери и все их матери были рядом со мной, когда я держала на руках своего первенца.

- Бар-Салим, - прошептала я. Он взял мою грудь и начал сосать, не просыпаясь. - Вот хитрюга, - сказала я, умилившись. - Решил получить два удовольствия сразу.

Мы уснули под бдительным оком египетской повитухи, которую - я уже знала - буду любить всегда, даже если больше никогда не увижу. Во сне мне явилась Рахиль, которая протянула мне пару золотых кирпичей, а Инна одарила меня серебряной тростинкой. Я с гордостью приняла их подарки, а Мерит стояла рядом со мной.

Когда я проснулась, мой сын исчез. Испугавшись, я попыталась встать, но острая боль заставила меня опуститься на постель. Я закричала, и Мерит поспешила ко мне с ветошью и мазями для раны.

- Где мой сын? - спросила я на египетском языке.

Она мягко улыбнулась и ответила:

- Ребенок со своей матерью.

Я подумала, что неправильно поняла ее. Видимо, я использовала неверные слова. Я снова повторила вопрос, очень медленно, но повитуха взглянула на меня с жалостью и отрицательно покачала головой:

- Ребенок со своей матерью, госпожа.

Еще не понимая, что это значит, я закричала:

- Ре-нефер, Ре-нефер! Они забрали моего мальчика! Мама, помоги мне!

Свекровь пришла с младенцем на руках, он был спеленут в прекрасную белую ткань с золотой каймой.

- Дитя мое, - сказала Ре-нефер, стоя надо мной, - ты все сделала хорошо. Ты была великолепна, и все женщины Фив узнают о твоем мужестве. Что касается меня, то я навсегда тебе благодарна. Сын, которого ты принесла на мои колени, станет принцем Египта. Он будет воспитываться как племянник великого писца Нахт-ре и внук Пасера, книжника двух царств, хранителя царских книг. - Заметив мое смятение и глубочайшее изумление, она попыталась успокоить меня: - Я его мать в Египте. Ты будешь няней мальчика, и он обязательно узнает, что ты дала ему жизнь. Забота о нем будет твоим благословением, но он назовет нас обеих, когда предстанет перед Ма. Я позабочусь о том, чтобы мальчик получил образование и занял в обществе достойное положение, и за это ты должна сказать мне спасибо. Ибо это мой сын Ре-мосе, дитя Ра, ты родила его для меня и моей семьи. Он построит мне гробницу и напишет на ней твое имя. Он будет принцем Египта.

С этими словами свекровь протянула мне ребенка, который захныкал, и развернулась, чтобы уйти.

- Бар-Салим, - прошептала я на ухо младенцу.

Ре-нефер услышала и остановилась. Не оборачиваясь и не глядя на меня, она сказала:

- Если ты снова назовешь мальчика этим именем, я выгоню тебя на улицу. Если ты не будешь слушаться меня в этом и во всем, что касается нашего сына, то потеряешь его. Так что заруби себе это на носу.

Моя единственная жизнь - здесь, у реки, - продолжала она, и ее голос звучал глухо. - Мне выпала несчастливая судьба.

Но зло, которое украло мою душу ка и бросило ее среди зверей Западной пустыни, наконец утратило силу, и мои страдания закончились. Я вернулась к своей семье, к своему народу, к служению Ра. Я встретилась со жрецами, которым служил мой брат, и им кажется, что твоя ка, твоя душа, тоже должна быть здесь, иначе ты нс смогла бы одолеть болезнь, вынести тяжелое путешествие и благополучно разрешиться от бремени.

Ре-нефер с бесконечной нежностью посмотрела на ребенка, припавшего к моей груди, и сказала:

Он будет защищен от злых ветров, злых людей и злых слов. Он будет принцем Глинта. И зачем, шепотом, который не скрывал ее решимости, добавила: - Ты сделаешь всё, как я говорю.

Сначала слова Ре-нефер не имели для меня большого значения. Я старалась не называть сына Бар-Салимом, когда кто-то еще находился в комнате, но в остальном я была его единственной матерью. Ре-мосе оставался со мной днем и ночью, чтобы я могла кормить его всякий раз, когда он плакал. Малыш спал рядом со мной, и я держала его на руках, играла с ним, чувствовала его настроение, запоминала каждую его черчу.

Три месяца мы жили в комнате Ре-нефер. Мой сын рос не по дням, а по часам, становясь упитанным карапузом; он казался мне самым прекрасным ребенком на свече. Благодаря заботе Мерит я полностью исцелилась, а в жаркое время дня Ре-нефер следила за тем, чтобы я могла совершать омовение и спать.

Дни пролетали незаметно, похожие один на другой. Сын был центром моей вселенной. Я служила источником сто счастья, и в течение некоторого времени я была абсолютно счастлива. Когда малышу исполнилось три месяца, вся семья собралась в большом зале, где Нахт-ре работал вместе с помощниками. Женщины сели вдоль стен, а мужчины окружили ребенка и вложили в ею крохотные ручки инструменты писца. Пальцы мальчика сжали новые кисточки и схватили круглую тарелку, на которой смешивали чернила. Он махнул кусочком папируса, словно веером, что привело в восторг Нахт-ре, который объявил, что Ре-мосе просто рожден для профессии писца. Мой сын был принят в мир египетских мужчин.

И только тогда я вспомнила про восьмой день, когда г го традиции всем мальчикам в моей семье делали обрезание; матери младенцев при этом оставались в Красном шатре, а старшие женщины утешали и ободряли их. Мое сердце разрывалось на части: я горько плакала, сознавая, что бог моего отца не узнает этого мальчика, что он никогда не станет своим для моею брата Иосифа и даже для своей бабушки Лии. И все же я отчаянно гордилась, что плоть моею сына останется неприкосновенной, у него не будет шрама, который напоминал бы о смерти его отца. Зачем приносить свою крайнюю плоть в жертву богу, в угоду которому я стала вдовой, а мой сын сиротой?

В ту ночь устроили настоящий праздник. Я сидела на полу