Они не должны оплошать. Нельзя допустить кровавой бойни.

– Наше истинное «я» создано Богом. Это щедрый человек, не боящийся испытывать искреннюю любовь, способный простить того, кто его обманул, который достаточно крепок в своей вере, чтобы верить в добрую суть человека. Пророк Исаия говорит нам, бродящим впотьмах…

На лбу у Викинга выступил пот. Он поискал глазами Эвелину, она сидела позади, возле центрального прохода. Вопросительно посмотрела на него – он покачал головой.

– Требуется сила и смелость, чтобы дать сиять своему свету. Бесстрашие – редкий дар в современном обществе. Зыбкость бытия заставляет нас замолчать…

Викинг остановился у одного из боковых выходов. Здесь стоял церковный староста Эрьян Элофссон, держа наготове кружку для пожертвований.

– Как ты думаешь, мы можем приоткрыть дверь? Всего на минуту, перевести дух? – тихо спросил Викинг, кивнув на боковую дверь.

Староста кивнул, достал из кармана ключ, отпер дверь и приоткрыл ее. В щель тут же залетела горсть мелкого снега. Роланд Ларссон, делавший обход снаружи, с вопросительным видом заглянул внутрь. Викинг покачал головой – пока ничего.

Он встал на сквозняке, вздохнул. Мороз, мерзлая земля – он с этим родился. Наверное, это сказалось на формировании его личности – только он не знал, как именно. Мама Карин занималась составлением родословной – их предок Улоф Нильссон Рен родился в Эйебю в 1460 году. Он был биркарлом. Своего рода сборщиком налогов. Черт, до чего крепко он тут сидит. По колено в вечной мерзлоте.

Пастор Херманссон на кафедре воздел руки к потолку.

– Маргарет Мид как-то сказала: «Никогда не сомневайтесь в том, что малая группа людей может изменить мир. Только они его когда-либо и изменяли!» Все мы люди – отражение Господне! Наш отец призывает нас. Иосиф и Мария указывают путь. Мы идем по их следу. Аминь.

Пастор сложил руки и спустился с кафедры. Перед алтарем выставили штатив с микрофоном. Настала очередь Сусанны. Она вышла вперед с высоко поднятой головой, держа в руке листок бумаги. Несколько мгновений в зале царила полная тишина, потом Сусанна заговорила.

– Талмуд говорит: тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир…

Она говорила прекрасно поставленным голосом, то громче, то тише. Как гордился бы Кристер, если бы увидел ее сейчас. Или же он видит их сейчас, откуда-то сверху? Что мы об этом знаем?

Викинг изучал людей вокруг – казалось, слова Сусанны тронули их.

– Все те вечера, когда мы собирались, чтобы обсудить прочитанные книги, – с ранних подростковых лет до окончания гимназии, те годы, когда формируется личность…

Две девочки-подростка перед ним дружно всхлипнули. Возможно, не по поводу погибшей девушки, а из-за самих себя. Голос Сусанны парил над ними.

– Мы падали и падали через все семь небес, и больно ударились при падении. Белые шрамы до сих пор видны на наших спинах.

Теперь девочки-подростки разрыдались в голос. Викинг добрался до прохода перед алтарем. В ушах стучала кровь.

– Как только что сказал пастор, все мы блуждаем впотьмах. Но давайте помнить свет, который всегда возвращается. Давайте запомним Софию Хельстен такой, какой она была, а не такой, какой стала. Мы не дадим тьме взять верх, мы никогда не забудем.

Сложив свою бумажку, она направилась обратно к скамье. Викинг видел, как дочь Карины Линнея обняла Сусанну, когда та села.

Пастор благословил всех собравшихся. Все стали читать «Отче наш». У Викинга разболелась голова.

Проклятие! Последний псалом.

У них имелся запасной план – закрыть все выходы из церкви, когда отзвучит псалом, выпускать людей по одному. Чертовски рискованный ход, сомнительный с правовой точки зрения. Принятие решения Эвелина предоставила ему.

– Сделай так, как вы обычно делаете, – сказала она. – Придумай какую-нибудь отговорку.

На всякий случай она взяла с собой распечатанный ордер на обыск, но однозначно лучший и самый безопасный вариант – если он найдет человека раньше. Где же ты, чертова Агнета?

Он в отчаянии оглядывал человеческое море.

Вправе ли он задержать тысячу сто человек и выпускать их по одному после проверки документов? Не всех, разумеется, но скольких – пока ситуация не выйдет из-под контроля? Это шло вразрез с таким количеством правил, что он даже не знал, с чего начать считать. По словам Эвелины, это граничит с незаконным лишением свободы. Уровень кислорода уже низок. Что если людей охватит паника?

А вон там – не она? Нет, слишком высокая.

Текст псалма он наизусть не помнил, не знал, после каких строк тот заканчивается, но он звучит уже чертовски долго! Сделав два глубоких вдоха, Викинг направился к кафедре. Заметив его, Калле Херманссон поднялся и снова взошел на кафедру. Слава Богу, что он помнит договоренности.

Когда псалом отзвучал, пастор прочел краткую молитву и еще раз вознес хвалу Господу.

Затем попросил собравшихся не покидать свои места, потому что шеф полиции Стентрэска намерен обратиться к ним с просьбой.

Херманссон спустился с кафедры и, прежде чем пастор успел возразить, на нее поднялся Викинг.

К нему было обращено целое море напряженных лиц. В углах лежали глубокие тени. Кровь так стучала в ушах, что ему трудно было расслышать свой собственный кашель.

– Доброе утро, – начал он. – С Рождеством! Я хотел бы попросить вас всех оказать нам услугу. Это не трудно, не опасно, но потребует от вас терпения. Как вам всем известно, из лагеря для беженцев в Видселе сбежали несколько обитателей, и мы должны проверить, не находятся ли они сейчас здесь, в церкви…

Гитте Ланде́н-Батрачка, сидевшая прямо перед ним, охнула так громко, что он услышал ее даже с кафедры.

– Поэтому, – продолжал он, – на выходе из церкви мы попросим вас предъявить удостоверения личности…

– Расизм! – крикнула Гитте. – Как ты смеешь?

Народ встревоженно заерзал на скамьях, все заговорили друг с другом.

– Это незаконно! – крикнула Гитте, опираясь на свой костыль и пытаясь подняться. – Протестуйте! Откажитесь предъявлять документы! Проявите солидарность!

Уровень звука возрос, словно кто-то подкрутил громкость до максимума.

– Мы откроем все три выхода, – сказал он в микрофон, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и собранно. – Главные ворота и боковые двери. Прошу вас проявить терпение…

Его уже никто не слушал. Большинство встали с мест. На двери начали наседать. Убеждать дальше не имело смысла, это только ухудшило бы положение дел. Быстро спустившись с кафедры, он протиснулся сквозь людской поток к главным воротам.