Сон от него ускользал.

Да и не то чтобы он заслуживал отдыха. Как вообще можно спать после того, как сталкиваешься с ужасами, с которыми Арджун имел дело всего несколько часов назад?

Всю свою жизнь он спал в тепле и комфорте. Сейчас он вспоминал знойную духоту в Бомбее. Вспомнил, как этот зной точно оживал, окутывая все вокруг. А потом в самом начале сезона дождей зной смешивался с ливнями в радостном танце. Арджун и его друзья бегали по улицам, кричали и прыгали по лужам, а жара ласкала кожу и распушала волосы.

Арджун не припоминал, чтобы в Индии было холодно даже во время дождя.

Впервые в жизни он увидел снег, когда оказался в Кембридже. Снег тот словно просачивался сквозь кожу, заставляя Арджуна дрожать. Однако даже тогда он мог раздобыть плащ. Мог разжечь задорный огонь, который бы потрескивал и согревал до самых костей.

К подобного рода холоду Арджун не привык. Не привык к подобного рода… пустоте. Дело было не только в прохладе пола под ним или плохо согревающем одеяле. Нет, это был холод правды.

Он повернулся, задрожав. Он старался двигаться осторожно, чтобы не разбудить ненароком Пиппу, которая спала на невысокой кровати рядом с ним. Отчасти Арджуну отчаянно хотелось, чтобы она поделилась с ним теплом, однако это было слишком уж самонадеянно. Не говоря уже о том, что Арджун ни за что, даже под страхом смерти, не станет заставлять юную девушку чувствовать себя неуютно в собственной кровати хотя бы намеком. И неважно, что они женаты. Они женаты лишь на словах, и Арджун не станет тем мужчиной, который плюет на желания и нужды супруги.

Даже когда он снова закрыл глаза, бессмысленно пытаясь уловить сон, который его избегал, картина искалеченной фейри появилась в сознании. Картина гниющих почерневших пятен на коже другого темного фейри в местах, где оружие выстрелило в живот столько раз, что практически разорвало его напополам. Этот фейри вряд ли проживет больше недели. Сюнан сам так сказал, когда они уходили. А другой пожилой фейри с рожками и седеющими висками поспешно начал рассказывать им о некой маленькой пушке, способной стрелять множеством зарядов одновременно. Стрелять сотнями пуль, которые были сделаны из чистейшего серебра, прежде чем требовалась бы перезарядка. Последний же фейри, с которым общался Арджун, у которого были черные, как кобольд, глаза, точно как у доккаеби, упомянул другое оружие – ядовитый газ, образованный из серебра, измельченного в пыль, с семенами горчицы, а также кислотой, которая обжигает и наполняет легкие, отчего кажется, будто огонь сжигает изнутри.

Он рассказал Арджуну, что видел, как умирают его родные, один за другим.

Сюнан с Пиппой осмотрительно умолчали о том, что Арджун был сыном генерала Рийи. Сказать по правде, Арджун вообще старался никому не называть своего имени. И хотя он ни за что бы не признался в этом, он был благодарен за молчание Пиппы и Сюнана. Если бы выжившие узнали, кто Арджун такой, он даже не смог бы обвинить их в ненависти к нему.

Пиппа долго общалась с одной водной нимфой, которая рассказала ей о том, что их пруд был отравлен. О подводных ловушках с острыми осколками серебра, которые взрывались, когда кто-либо к ним приближался. Тролль рассказал историю о том, как его жгли раскаленным серебром, а потом это серебро сдирали с него, когда то остывало, вместе с кожей.

Вид конкретно его ран оказался для Пиппы слишком ужасен. Она убежала вся в слезах.

Арджун снова заерзал, поправляя сверток ткани, который служил ему сегодня подушкой.

Неужели мать и правда могла сотворить все эти ужасные вещи?

Арджун не хотел в это верить. Отказывался. Мать обладала разными спорными качествами, однако Арджун всегда считал ее хорошей. Достойной любви. Уважаемой. Она была воином до мозга костей. И несмотря на то, что ее сын являлся этириалом, она не относилась к нему хуже, чем к фейри. Она обращалась с сыном с таким же холодным презрением, как и с остальными членами Летнего королевства.

Однако больше всего Арджуну не давала покоя история той самой водной нимфы, которой пришлось наблюдать, как ее маленький братик тонет в отравленных водах. Она хотела – и пыталась – его спасти, однако оказалась слишком слаба. Сама чудом уцелела.

Когда Арджуну исполнилось десять смертных лет, он услышал историю про одного этириала с миленьким личиком, который столкнулся с гневом придворного. Его звали Осин, и его отец был смертным регентом на далеком острове в Тихом океане. Когда Осину было двенадцать смертных лет, мать привела его жить в Уайль, и его прекрасные черты лица очаровали придворных. Однако ровесники Осина не были этому рады. Однажды ночью, пока он спал, трое ровесников-фейри схватили его в кровати, замотали в одеяло и засунули в лодку на озере Люр, чтобы он испугался, когда проснется. Они думали, что отлично посмеются, пока будут слушать, как он плачет от страха, и наблюдать, как его красивенькое личико корчится от слез.

В лодке оказалась пробоина, и Осин, не сумев выбраться из одеяла, в которое его замотали, утонул. Ни одна нимфа и ни один водный дух не пришли к нему на помощь, потому что он был этириалом, а этириалы должны заботиться о себе сами.

Эта история крутилась в голове Арджуна снова и снова. Когда он был маленьким, то часто раздумывал, прибежала бы на помощь к нему мать, если бы он оказался в такой же ситуации, как Осин. Или же она, как и другие представители ее народа, оставила бы его умирать? И каждый раз, когда Арджун слышал шорох во тьме, он подскакивал, готовый к нападению. Нет, он не позволит никому заматывать себя в похоронные ткани, не станет умирать в муках.

Мысль о том, чтобы умереть, утонув, всегда пугала Арджуна. По этой причине он неустанно завидовал Бастьяну и другим вампирам Львиных чертогов – им не нужен воздух, чтобы выжить.

Только когда Арджун решил жить в мире смертных, он узнал, каково это – спать спокойно. Он до сих пор помнил первую ночь, проведенную в Новом Орлеане, чуть больше года назад. Помнил, как тропический воздух и ароматный бриз наполняли его легкие и убаюкивали пульс. Как он прогуливался по улицам Французских кварталов перед сном.

Конечно, это не Бомбей. Совсем нет. Однако было в Новом Орлеане что-то, заставляющее Арджуна чувствовать себя как дома. Что-то неотесанное. Настоящее. Он остановился тогда под лунным светом, чтобы перекусить бенье [74] и послушать издалека музыку, какой никогда прежде не слышал.

Разумеется, не все было идеально. Как и в Индии, Арджун заметил, что люди с более темным оттенком кожи обычно обслуживают людей со светлой. Когда мальчишка с коричневой кожей протянул жареный пончик Арджуну, тот встретил его взгляд и внимательно посмотрел на него. Мальчик кивнул, и Арджун с благодарностью улыбнулся в ответ.

Куда бы Арджун ни отправлялся, он всюду видел несправедливость. Это ощущение никогда не покидало его, неважно, прогуливался ли он по Козуэй [75] или ходил по хваленым улицам Малабар Хилл [76] в Бомбее. И даже когда он сидел на ступеньках университетской библиотеки в Кембридже, поджидая, когда друзья освободятся и смогут проводить его домой, без страха в одиночестве наткнуться на какого-нибудь разгневанного графа или герцога Мерилибона [77], который накричит на Арджуна просто за то, что он родился с неправильной кожей.