Неуверенная улыбка тронула губы Маркуса.

— Ладно, ваша взяла. Хватит с меня и одного шрама.

— Вы ведь получили его не при падении с лошади, я угадала? — спросила Регина.

Тяжело вздохнув, он посадил ее поудобнее.

— Нет, конечно. Там, в «Олмаке», вы были абсолютно правы — это ожог. От раскаленной кочерги.

Лоб Регины прорезала глубокая морщина.

— Ожог?! — ахнула она. — На лице?!

— Ну, справедливости ради замечу, что человек, у которого кочерга оказалась в руках, не собирался ударить меня по лицу. Если бы удар пришелся по спине, как и было задумано, то пострадал бы только мой сюртук, а я отделался бы синяком. Но я обернулся, и кочерга попала мне по щеке.

— О, мой бедный… дорогой… — В глазах Регины блеснули слезы. Она ласково погладила его по изуродованной щеке, словно давний ожог еще мог болеть. — Как ты, должно быть, мучился…

«Дорогой»! Она назвала его «дорогой»! Эх и дурак же он — нужно было с самого начала рассказать ей, откуда у него этот проклятый шрам!

— Да, некоторое время было довольно больно, — мрачно признался он. — Но мне пришлось бы куда хуже, если бы не моя не по летам развитая сестра. Бедная крошка настояла на том, чтобы самолично менять мне повязки, пропитанные каким-то чудодейственным бальзамом, рецепт которого она вычитала в одном дамском журнале. Как бы то ни было, но он действительно мне помог.

— Луиза была там?! — поразилась Регина.

— Нет, нет, она не видела, как это произошло, а я никогда не рассказывал ей, что было на самом деле. Но в то время она была дома.

Глаза Регины подозрительно сузились.

— Это случилось в Каслмейне? — инквизиторским тоном осведомилась она. — И кто же, интересно, осмелился поднять на вас руку? Да еще в вашем собственном доме?

— Не думаю, что вам стоит это знать… — Его охватил такой стыд, что Маркус отвел глаза. Ему было страшно даже думать о том, что может прийти ей в голову…

— Нет уж, извините. Я хочу это знать! В конце концов, я ваша жена. — Внезапно губы ее задрожали. — Вы можете рассказать мне все, дорогой!

«Дорогой»! Снова это сладкое слово! У Маркуса никогда и в мыслях не было, что женщина когда-нибудь сможет сказать про него «дорогой»… Тем более Регина. На мгновение он онемел.

— Это была моя мать…

Какое-то время она смотрела на него с открытым ртом. Маркус помрачнел — теперь его жена поняла наконец, в какую чудовищную семью она вошла… и уже горько раскаивается, что совершила такую глупость.

Он ждал слез, упреков — и страшно растерялся, когда ее лицо вдруг исказилось яростью.

— Ваша мать?! Ваша мать ударила вас кочергой?! Да как она могла?! Эх, жаль, что ее тут нет! Я бы… я бы… Впрочем, у меня еще будет время придумать, как ей отомстить! Ужас, какой! Ударить собственного сына раскаленной кочергой, да еще по лицу?! Что она — с ума сошла?! Чудовище, а не женщина!

Регину трясло от негодования. Маркус даже оторопел слегка — ничего подобного он не ожидал. Неужели она так расстроилась из-за него?

— Ну, это уж слишком… — пробормотал он. — Просто она была не в себе. Пришла в ярость и… по-моему, даже не понимала, что делает.

— Разве что-нибудь может оправдать женщину, когда она поднимает руку на собственного ребенка!

Маркус почувствовал себя на редкость неловко — впервые в жизни ему приходилось защищать свою мать.

— Она как раз собиралась поворошить угли в камине, чтобы огонь разгорелся пожарче. И в этот момент я потребовал, чтобы они с Принни навсегда убрались из Каслмейна. Теперь, став владельцем замка, я имел на это право. Это привело ее в бешенство. Принни запротестовал, и тогда я сказал ему все, что накипело у меня на душе, о… — Маркус осекся. Ему не хотелось об этом говорить, во всяком случае, сегодня. — Как бы то ни было, она потеряла голову. И бросилась на меня с кочергой. Принни вскрикнул: «Осторожно!» Я обернулся. И вот, пожалуйста. С тех пор у меня на щеке этот шрам.

— Ее следовало повесить за то, что она изуродовала ваше прекрасное лицо, — стиснув зубы, ледяным тоном процедила Регина.

Его прекрасное лицо?! Так жена находит его привлекательным?! Поразительно!

— Она уже получила свое. Принни так и не простил ей этой выходки. Впрочем, и того, что его вышвырнули из замка, как нагадившего кота, тоже. Для них обоих это стало началом конца. А как вы думаете, почему она распускает обо мне все эти ужасные слухи? О том, как мерзко я якобы вел себя с ней, как заставил умирающего отца вычеркнуть ее из завещания, и прочую чепуху? Просто мать так и не простила мне того, что из-за меня прервалась ее связь с Принни.

— Это не ваша, а ее собственная вина! А вы почему молчите? — напала на растерявшегося мужа Регина.

Он пожал плечами:

— Предлагаете разболтать всем о том, что моя собственная мать ненавидела меня до такой степени, что, не задумываясь, ударила по лицу раскаленной кочергой? Нет уж, увольте. Не хочу. И потом, она тут же примется на каждом шагу рассказывать, как я якобы бил ее и что она, мол, просто была вынуждена защищать свою жизнь. Или придумает еще что-нибудь.

— Но принц…

— …наверняка подтвердит любую, даже самую нелепую, ее выдумку. Вряд ли он захочет, чтобы все узнали, что за чудовище его бывшая возлюбленная. — Маркус скрипнул зубами. — Да он и раньше всегда становился на ее сторону, когда она, так сказать, занималась моим «воспитанием».

— Что вы имеете в виду? — удивилась Регина.

— Ничего, — буркнул он. — Просто пытаюсь сказать, что с моей стороны глупо объяснять, как все было на самом деле. В ответ она бы только наворотила еще гору самой чудовищной лжи. — Стыд, о котором он уже стал забывать, возвратился с новой силой. — К тому же сделать из меня какого-то монстра не составляло никакого труда — тем более ей. Не забывайте, я ведь вышвырнул из дома принца! И потом, в двадцать два года я был страшно неуклюжим, угрюмым, иными словами, просто отвратительным — словно сама природа предназначила меня на роль этакого деревенского олуха. В то время я уже был на полпути к тому, чтобы стать всеобщим посмешищем. Сколько лет у меня ушло на то, чтобы избавиться от всех тех нелепых и обидных прозвищ, которыми меня наградили в школе! — Горькая складка залегла у его губ. — И потом… отец.

— Принц?

— Нет. Виконт, — вырвалось у него.

— Но ведь принц — ваш настоящий отец, разве нет? Я слышала, что виконт, вернувшись из путешествия по Италии, которое длилось без малого полгода, нашел вашу мать беременной.

— Да, — угрюмо усмехнулся Маркус. — Вечный стыд моей жизни… Ведь все знали, что я ублюдок… «принцево отродье»… И я тоже это знал. Моя мать оказалась слишком нетерпеливой, чтобы сначала родить мужу наследника или двух. А он после этой истории просто повернулся к ней спиной. И с чем же она осталась? Да, тщеславие ее было вознаграждено вполне — юный принц не вылезал из ее постели. А кроме этого? Парочка не слишком дорогих подарков, несколько комплиментов, и все.