Склонялись ветки сонные к воде.

Но Он, но этот тихий всёдаюгций?

О, в первый раз раздавшееся «Где?»

И только там, меж ребер где-то слева

В скрещеньи снов, в переплетены! воль,

Откуда Бог когда-то вынул Еву

Впервые в жизни шевельнулась боль.

Как будто кто-то, кто был тайно спрятан

Туда, вдруг выпал и в пустую грудь

Вошло, как вздох печальное, «когда-то»

И тихое, как сон «когда-нибудь».

— «Где?» — прошептал Том. — Но ведь это один из вопросов, на который волшебники не отвечают. А «когда-нибудь» и «когда-то» это то, чего не бывает в волшебном сне. В нем есть только «сейчас».

— Да, Том. Так вот пойди и посмотри длится ли сейчас Его волшебный сон? Посмотри не потревожил ли кто-нибудь Младенца? Ему очень нужна помощь. Пойди и помоги Ему.

Пойди и помоги… Ему? Тише… тише… Ой, каким же надо быть тихим, чтобы помочь Ему! Каким тихим! Вот как у костра, когда такой покой, будто все совершилось, все совершенно и ничего случайного. Ничего случиться уже не может. Вот, чтобы такой покой был внутри, там, где Он спит. — В сердцевине нас. Но. Он и там и здесь. Он родился. Его можно увидеть глазами. Вот. Он спит в своей колыбельке. И столько любви вокруг него! Звезда склонилась над Ним и смотрит в него. Звезда или Его мать? И мать и звезда. И все вокруг. А Он спит. Но какой мир возник из Его волшебного сна! Какой прекрасный мир! И, кажется, всё, всё вокруг живет так, чтобы не нарушить Его сна. Все и всё. Это озеро со светящейся лилией, лебедь, плывущий около нес.

И снится всем один и тот же голос. Глядит сквозь всех «один и тот же лик». Лунный свет. Луна будто плывет в волнах Музыки. А на Луне — девушка. Сама, как эта Музыка. Мир, как сложившаяся песня. И ангелы, прозрачные ангелы. Они то видимы, то не видимы. Но они здесь. Они хранят Его покой. Он кажется нерушимым, этот покой.

— Нерушимым? Да? Тебе так кажется?

Это сказала девушка с очень печальными глазами. Глаза эти смотрели на Тома и словно читали его мысли. Том вздрогнул. Покой был нарушен. Он был нарушен в ней, и Тому надо было приложить очень большие усилия, чтобы покой не нарушился в нем самом. Он вдруг ясно почувствовал, как тесно всё и все связаны друг с другом. Как будто сквозь всех продета одна и та же тонкая, тонкая нить. И если она где-то затрепещет, то этот трепет пройдет по всем другим, точно все — одно тело. Одно целое. И все отвечают за всех.

— Что с тобой?

— Ничего особенного.

А у самой в глазах большие слезы. «Были слезы больше глаз» — вспомнились ему когда-то слышанные слова.

— Что с тобой?

— Ах, Том, это очень простая история. Была любовь и кончилась. Всё кончается. Вот он, мой избранник.

Рядом с ней на пучке соломы сидел юноша и, опустив голову, спал.

— Ну и пусть поспит. Во сне могут миры твориться.

— Ты что думаешь, всякий сон волшебный? Ну уж нет. Помнишь слова:

Восхищенной и восхищённой.

Сны видящий средь бела дня.

Все спящей видели меня.

Никто меня не видел сонной.

А он — сонный, все время сонный. Он может и проснуться. Все равно будет сонным. И любовь у него сонная. Вот друг у него не сонный. Ему спать некогда. Он без конца развлекается. Девушек меняет, как перчатки. Мой говорит «благодари Бога за то, что я не такой, как он». А мне ни то, ни другое не нужно.

— Но ведь есть третье.

— Где ты его видел?

— Мне не надо его видеть. Оно — во мне.

— В тебе? Ты так любишь Её? Твою Старую Девочку? Любовью, которая не кончается и никогда не засыпает?

— Когда ей засыпать? Она все время разгорается все сильнее и сильнее. Как хороший костер. Это правда.

— Правда? Неужели правда?

Том молчал. Минуту, две. А потом вдруг слова полились сами:

— Правда моя — на далекий горах

Правду мою выдыхает Бах

Ветер колышет веткой лесной.

Правда моя высоко надо мной,

Тихо хранится в звездном ковше.

Правда моя — глубоко в душе.

В тайном пласте засветившихся ран.

Правду мою изливает орган.

Тот, что спускается глубже всех мук,

Тот, со звезды доносящий мне звук.

И вот тут зазвучал орган. Тсс… В тишину спускается орган…

И все исчезло. И сонный юноша и печальная девушка и золотой олень и белый лебедь, плывущий среди водяных лилий, и луна и фея, и даже сам спящий Младенец стал невиден. А виден — Его сон, но какой!

Мир засветился изнутри таким глубоким синим и нежно зеленоватым светом, уводившим в такую тишину, в такой покой! Тому показалось, что сейчас, вот сейчас откроется окно в Вечность.

— Да, ты идешь туда, тебя ведет орган. Слушайся его и иди.

Том не понял, откуда идет голос. Кажется, это говорит Скрипач. Впервые он сам, а не его скрипка.

— Скрипка молчит, когда говорит орган.

— Орган и еще сердце. Кто ты, говорящий из глубины моего сердца?

— Том, ты идешь на дно тишины. И если там на дне тишины ты заметишь незаметного Ангела, окно распахнется.

— Незаметного Ангела?

— Да. Он живет на дне Тишины. Он распахивает окно в Вечность. И оттуда льется музыка. Ты думал, откуда берется музыка? Откуда берется красота? Не из нас же самих. Есть что-то глубже нас и больше нас. Гораздо глубже, гораздо больше. То, что есть всегда. Вечность.

Голос замолк. И орган замолк тоже. Все смолкло, но.

И не надо музыки. Сейчас

Тишина по капле льется в нас.

Может нам часы затем даны,

Чтоб вбирать движенье тишины.

Чтоб из всех осколков и частей

Вдруг собралось там, в душе моей

Целое. И тишиной полна

Поднялась бы Музыки волна.

Вот она — волна Музыки. До чего тихая! То есть, то нет. Музыка, не разрушающая тишины, выплывающая из нее. По капле, как льющаяся вода. Тише. Тише. Еще тише. Но. Здесь кто-то есть. Я чувствую Присутствие. Кто ты? О, кто ты, благодатный?

— Ты заметил меня?