— Ты там так ничего и не проверила, — сказал Брюкс.

Сенгупта увеличила картинку: кровавая трапеза заполнила всю стену. Стебли травы выросли до размера бамбуковых побегов; отметины от зубов превратились в зубчатые борозды на обнаженной кости, запекшейся от крови.

Что-то вроде провода змеилось в траве — даже на увеличении оно было еле заметно — и исчезало под полусъеденным телом.

— Я таких нашла восемь не знаю для чего они нужны но их от нас особо не скрывали кстати. Мясник говорит это мина-ловушка и возможно в кои-то веки он прав. Валери хотела чтобы мы увидели провода.

— Откуда знаешь?

— Она не сломала только эту камеру. — Сенгупта взмахом ладони убрала запись с переборки.

— То есть вы сбросили отсеки?

Она кивнула:

— Было слишком рискованно входить внутрь слишком рискованно оставлять.

Еще одно видео примкнуло к первому: вид обрезанной оси, которая когда-то вела к логову Валери. Теперь она кончалась буквально через двадцать метров пульсирующим оранжевым диском, с двухсекундными интервалами сверкающим надписью: „РАЗГЕРМЕТИЗАЦИЯ“. То же было и в оси, ведущей на камбуз, которую пришлось обрезать ради равновесия.

Дэн вспомнил беседы с Муром, звон бокалов и выругался.

— Они же все одинаковые ты знаешь трубы системы жизнеобеспечения.

— Я знаю.

— И проблем с едой или кислородом у нас нет ведь все погибли и…

— Я знаю, твою мать, — рявкнул Брюкс и удивился, когда Сенгупта тут же замолчала.

Какое-то время она ничего не говорила, а когда открыла рот, Дэн не смог разобрать слов.

— Что ты сказала?

— Ты с ним там разговаривал, — промямлила она. — Я знаю об этом но ничего бы не изменилось даже если бы мы оставили камбуз сам Мур сейчас другой. Он просто сидит в форпике и просматривает свои сигналы снова и снова как будто и не уходил с „Икара“…

— Он потерял сына, — сказал Брюкс, — Это его изменило. Конечно, это его изменило.

— О да, — она почти шептала. От голоса Ракши Брюкс вспомнил ее прежний смех, так похожий на хохот гиены, и ему неожиданно захотелось услышать его снова. — Это его очень сильно изменило.

* * *

Отговорок не осталось. Дел тоже.

Он зашел в Центральный узел и взмыл в небеса, проникнув во внутренности с той стороны: шипящие бронхи, позвоночники крест-накрест, прямоугольные кишки. Дэн двигался как старик: с невесомостью, остаточным параличом и скафандром, который он нарыл в грузовом шлюзе, Брюкс постиг новые вершины неуклюжести. Краска вокруг стыковочного узла заливала окружающую топографию привычным рассеянным светом.

„Вот куда ушли все тени, — понял Брюкс, — Любой другой уголок „Венца“ теперь освещен как бассейн: трюм не в доступе, логово Валери отрезали. Теням на борту не оставили ни единого шанса. Больше им некуда идти…“

— С возвращением в мир живых.

Мур медленно вращался на стропилах, сразу за переборкой шлюза. Морщины на лице, руки и ноги то выплывали, то скрывались в темноте.

— Так теперь выглядит мир живых? — спросил Брюкс.

— Это зал ожидания.

Дэн, кажется, заметил улыбку. Он пролетел через весь отсек и взял сварочный аппарат с полки инструментов: проверил заряд, оценил вес. Мур следил за ним на расстоянии, пряча лицо в тени.

— Э, Джим. Насчет…

— Вражеская территория. Ничего нельзя было поделать.

— Это да. — Пятая часть энергоснабжения Земли под контролем разумной слизистой плесени из далекого космоса. Дэн не завидовал решению при таком раскладе затрат и результатов. — Но последствия…

Мур отвернулся:

— Они справятся.

Возможно, он был прав. Огнепад замедлил безрассудную гонку Земли за космической антиматерией; во Вселенной, где богоподобные инопланетяне появлялись и исчезали по собственной воле, энергокабель, растянувшийся на сто пятьдесят миллионов километров, казался слишком уязвимым. На самой планете существовали запасные варианты: термоядерные станции, форсированный фотосинтез и геотермальные шипы, загнанные глубоко под поверхность Земли, чтобы перехватить жар, еще оставшийся с момента космического творения. Пояса затянут, какая-то часть людей умрет, но мир выкарабкается. Все выкарабкаются: и нищие, и богатые, и испорченные ненасытные поколения с их игрушками и жадными до энергии виртуальными мирами. По крайней мере у них не кончится воздух. Они не замерзнут до смерти в бесконечных и бесплодных пустынях среди звезд.

Ибо Мур так любил этот мир, что отдал за него своего единорожденного сына. Дважды.

— В любом случае, — добавил Мур, — скоро узнаем.

Брюкс пожевал губу:

— И как скоро, если быть точным?

— Можем добраться до дома через пару недель, — равнодушно ответил полковник. — Спроси Сенгупту.

— Пару… но путь сюда занял…

— Мы использовала анкат[25]вполсилы и держали двигатели на абсолютном минимуме. А сейчас летим на чистейшей антиматерии, прямо из ядра. Если бы мы врубили движки на полную, то могли бы добраться до Земли за несколько дней. Но тогда мы будем двигаться слишком быстро и не сумеем вовремя остановиться. Пока будем тормозить, окажемся на полпути к Центавре.

„Или где-то посредине“, — подумал Брюкс.

Он окинул взглядом отсек. Мур медленно вращался в свете и тенях, смотря на Дэна. В этот раз он точно улыбался. Загадочно.

— Ты не беспокойся, — сказал он.

— О чем?

— Мы не летим к облаку Оорта. Я не тащу вас на бессмысленный и отчаянный поиск моего мертвого сына.

— Я… Джим, я не хотел…

— Нет нужды. Мой сын жив.

„Может, был жив — шесть месяцев назад. Или даже сейчас жив. Думаю, и такое возможно. Но через шесть месяцев он умрет. Поток телематерии пропал, и теперь „Тезей“ замерзнет во тьме.

Ты бросил их на произвол судьбы…“

— Джим…

— Мой сын жив, — повторил Мур. — И он возвращается домой.

Брюкс какое-то время молчал, но наконец спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Дэн толкнул сварочный аппарат из одной руки в другую, почувствовал плотную реальность массы и инерции снаружи, хрупкость больного тела внутри.

— Хорошо, я должен взять несколько образцов…

— Бери. Сенгупта и ее слизистая плесень-захватчик.

— Надо проверить — хуже не будет.

— Разумеется, нет. — Мур легко протянул руку и зацепился за нерабочую лестницу. — Я так понимаю, скафандр на тебе в качестве презерватива.