«Он – распутник, негодяй, подлец и бабник».

Но тело не слушало.

– Кэтрин, любимая, что привело вас в такое состояние?

Его голос был полон нежности, заботы и тепла.

Ложь. Все ложь.

Кэт оттолкнула его, и Маркус ослабил хватку настолько, что она смогла откинуться на его руки, но совсем он ее не отпускал.

– Не зовите меня любимой, злодей. Надеетесь умаслить меня сладкими речами? Так убирайтесь же к себе в столицу и ныряйте в кусты с кем хотите. Мне безразлично.

– О чем вы говорите? – Маркус наклонился, принюхиваясь к ее дыханию. – Спиртным от вас не пахнет.

«Его губы так близко…»

– Конечно, не пахнет. А вы что думали?

Очень некстати, гнев стал уступать иному чувству, не менее сильному.

– Кто-то подмешал вам что-то в пунш, и вы выпили его слишком быстро. Если вы непривычны к алкоголю, то вино может ударить в голову.

– Я не напилась, если вы об этом.

Маркус нахмурился:

– Тогда почему вы на меня набросились?

– Потому что моя тетя и кузина назвали мне истинную причину вашего приезда в Лавсбридж.

– Истинную причину?

– Да. – В груди Кэт затрепетала надежда. Может, история, рассказанная Джулией и тетей, была чьей-то выдумкой. – Скандал.

– Скандал?

– Вы эхо, что ли? Они сказали, что вас застали в кустах с девушкой.

– А, вы об этом. – У Маркуса вспыхнули щеки. – Да. Девицу зовут мисс Ратбоун.

Значит, правда. Сердце у Кэт будто налилось свинцом. И она вновь оттолкнула Маркуса. Но он держал ее крепко.

– Она пыталась женить меня на себе, Кэтрин!

– Неужели? Совсем как я?

– Я мог бы только мечтать, чтобы вы попытались сделать то же, что она.

Ладони Маркуса заскользили вверх и вниз по ее спине, и Кэт вдруг поняла, что чувствует Поппи, когда ее гладят. Ей захотелось заурчать от удовольствия.

Надо бы настоять на том, чтобы герцог отпустил ее. Его присутствие рядом с ней, так близко от нее, лишало Кэт рассудка.

– Мисс Ратбоун пряталась в кустах и выпрыгнула прямо на меня, когда я шел мимо. Она сбила меня с ног, и мы оказались на земле.

Кэт не выдержала и захихикала.

– Звучит нелепо, верно?

Она таяла словно свечка от тепла его тела, его рук. Ей ужасно хотелось положить голову к нему на грудь, но она решила не сдаваться.

«Подожди. Он, похоже, упустил кое-какие подробности».

– Вам было незачем стаскивать с нее платье, – усмехнулась Кэт.

– А я не стаскивал. Она сделала это сама, так же как и вытащила шпильки из прически. Для большей убедительности. – Голос герцога звенел от напряжения, и он держал Кэт очень крепко. – Я не собирался жертвовать собой ради этой развратной интриганки.

– Еще чего, жертвовать собой, – сказала Кэт. Странное чувство зрело в ней: стремление защитить его, уберечь. И жалость. Искренняя жалось. Каково это: жить с сознанием, что за твоей спиной постоянно плетут интриги.

– Самое ужасное, – тихо произнес Маркус, – что порой мне бывает так одиноко, что меня и заманивать никуда не надо. Сам бы отдался первой попавшейся распутной девице. И лучше мне не становится, – добавил он, склонив голову к голове Кэт. – Только хуже. Одиночество поедом ест меня.

Его слова нашли в ее сердце самый живой отклик. Они задели в ней какую-то струну, о которой Кэт даже не догадывалась. Ей хотелось обнять Маркуса, прижать к себе, излечить от боли одиночества. Пусть лишь на время.

Возможно, ей это по силам.

Она повернула голову и провела губами по его щеке.

– Кэтрин, – хрипло прошептал он.

Она прикоснулась губами к его губам.

Маркус застонал, и его ладонь легла ей на затылок. Язык его вошел глубоко, наполнив Кэт желанием. Ее ладони скользнули ему под сюртук. Кэт прижималась к нему все теснее, но этого было недостаточно. Он поднял голову, и в его глазах мелькнуло отчаяние.

– Я… Мне лучше уйти.

Да, ему следует уйти. Если он останется, то перейдет черту, за которую уже никогда нельзя будет вернуться. Все закончится тем, что они окажутся в одной постели, и Кэт отдаст ему девственность. Но зачем ей она, ее девственность? Она ведь никогда не выйдет замуж. Кэт лишь заплатит справедливую цену за то, что станет ей памятью на всю оставшуюся жизнь. Она отодвинет боль одиночества – его одиночества и своего тоже, пусть ненадолго, но все же…

Кэт крепко обняла Маркуса:

– Не уходите.

Он замер.

– Вы знаете, что произойдет, если я останусь?

– Да.

Маркус облизнул пересохшие губы. Тело было напряжено, словно натянутая тетива.

– Кэтрин, если мы начнем… – Под скулами его заиграли желваки. – Я не вполне владею собой.

– Я не передумаю.

Маркус смотрел на нее сверху вниз. Он обхватил ее лицо ладонями, не давая отвести взгляд.

– Я обещаю, что постараюсь проследить за тем, чтобы вы не забеременели. А вы должны мне обещать, что если нам суждено зачать ребенка, то пошлете мне весточку сразу же, когда узнаете об этом.

Ребенок? Кэт как-то не подумала об этом… Глупости! Вероятность такого исхода ничтожно мала. Однажды Кэт случайно подслушала, как Тори объясняла Рут, которая переживала из-за того, что не может забеременеть вот уже несколько месяцев, что несколько месяцев не срок. Порой для этого требуется целый год.

– Если вы мне в этом не поклянетесь, то я уйду. Как-нибудь вытащу себя из этого дома, – он невесело рассмеялся, – даже если это меня убьет.

Кэт понимала, почему Маркусу так важно узнать о том, что у него будет бастард. Он ведь считал, что своего законного сына никогда не сможет увидеть. Печально. Когда Маркус общался с близнецами, на него было приятно смотреть. Из него получился бы хороший отец.

– Клянусь, что сообщу вам, Маркус, как только узнаю, – улыбнулась Кэт. – Если, конечно, будет о чем писать.

Она встала на цыпочки, потянувшись губами к его губам. Он застыл, словно изваяние. Кэт растерялась. Может, она неправильно поняла его?

Нет, все она поняла правильно. Маркус держался из последних сил, но страсть победила. Он схватил Кэт в объятия и принялся жадно целовать. Она даже немного испугалась такого напора. Может, еще не поздно все отыграть назад? Не совершает ли она непоправимую ошибку?

Но едва Кэт об этом подумала, как ласки Маркуса сделались нежнее, ласковее. Губы его коснулись самой чувствительной точки за ухом, и он шепнул:

– Пойдем в кровать?

По телу ее прокатилась дрожь предвкушения, в которой было поровну радостного волнения и страха. Голосу своему Кэт не доверяла, и потому лишь молча кивнула.