– Я не могу, – сказала Шутмили. – Я не продержусь и пяти минут.

– Я понимаю. Тяжело сбегать в одиночку, – сказала Ксорве. – Но ты не будешь одна.

Вокруг них в Лабиринте звучали отголоски ветра и воды. Ксорве отвела взгляд – не хотела влиять на решение Шутмили, а может, просто не могла смотреть ей в лицо. Затем она почувствовала легкое, как дыхание, прикосновение руки Шутмили к запястью.

– Ладно, – сказала она. – Вперед.

Они дрейфовали в тишине под выступом. Туман в каньоне постепенно таял.

– Я боялась, что ты это скажешь, – призналась Ксорве спустя минуту.

– Что? Почему?

– Потому что я знаю, как мы найдем Оранну, и мне это не нравится.

В северном Ошааре стояла ранняя весна. Сугробы по-прежнему укрывали маленький город, словно небо решило, что он заслуживает убийства из милосердия, и пыталось задушить его подушкой.

– Что это за место? – спросила Шутмили, опустив капюшон пальто.

– Мой родной город. – На улицах блестел лед, со стороны горы дул пронизывающий ветер. Смеркалось – было три часа дня. Две луны Ошаара склонились друг к другу в небе. – Ты когда-нибудь слышала о тех, кто поклоняется Неназываемому? – спросила она.

– Кажется, Неназываемый – это бог пророчеств, – сказала Шутмили. – Это один из главных культов северного Ошаара. Церковь определяет его как низкоприоритетную угрозу. Мы не одобряем их жертвенную практику, но они относительно стабильны и довольствуются собственным маленьким… Ксорве, ты хочешь сказать, что это здесь? И ты здесь выросла?

– Да.

– То есть ты была еретичкой? – Шутмили прятала руки в пальто, видимо, как подозревала Ксорве, нервно сжимая их.

– Я не давала никаких клятв, – сказала Ксорве, – я была ребенком. Не волнуйся. Это было очень давно. Сейчас я никому не поклоняюсь.

– Я никого не осуждаю, – сказала Шумили. – Просто пытаюсь понять, что больше огорчило бы доктора Лагри и Малкхаю: что девушка, с которой я сбежала, – еретичка или что она атеистка. Это забавно. Бедный Арица. Бедный Малкхая.

– Они пришлись бы ко двору в культе Неназываемого, – заметила Ксорве. – У нас много педантов.

– О нет, – сказала Шутмили. Неясно было, плачет она, смеется или просто у нее дыхание перехватило на морозе. – О нет, бедняги. Оба. Они этого не заслужили.

Они осторожно поднимались по ледяным улицам. Ксорве рассказала Шутмили о Доме Молчания и ритуалах Неназываемого, оставив за скобками свою собственную историю. Ей нравилась Шутмили. Она надеялась, что это взаимно, но для этого Шутмили должна считать ее опытной и успешной. Вся эта чушь из прошлого, насчет Невесты и прочего, была, с одной стороны, чем-то слишком личным, а с другой, – поскольку Сетенай и Талассерес были в курсе, слишком хорошо известна. Было приятно говорить с кем-то, кто не знал о ее самом первом и худшем предательстве.

От Дома Молчания разговор перекинулся к Оранне.

– Думаю, она покинула ряды последователей Неназываемого, – сказала Ксорве. – Ритуал жертвоприношения – тот самый, что мы видели в Пустом Монументе – это уже чересчур. Ей никогда бы не позволили покинуть Ошаар в поисках Реликвария.

– Но ты думаешь, что она вернулась сюда, заполучив его? – спросила Шутмили.

Ксорве пыталась об этом не думать, но Шутмили заслуживала знать, во что ввязывается. Она неохотно объяснила слова Сетеная о том, что Оранна жаждет единения с Неназываемым.

– Это же настоящее богохульство, – Шутмили была поражена. – Карсажийские маги потратили сотни лет на то, чтобы ограничить связь между магом и божеством ради безопасности, и сама идея о том, что можно так открыться… – Она вздрогнула и продолжила ровным голосом: – Но я не думаю, что это возможно. Это требует слишком много энергии. Тебя разорвет на куски. Однако если она думает, что в Реликварии хранится описание какой-то тайной техники…

– Да. Остается надеяться, что она еще не сумела его открыть, – вставила Ксорве. – Если она и впрямь спрашивала об этом Тала, это свидетельствует о ее отчаянии.

Ксорве посмотрела вперед, сквозь деревья. В темноте священную гору было не видно, но при свете дня отсюда можно будет различить ступени к Святилищу.

– Здесь она черпает силу. Она могла вернуться сюда. А если нет… есть другой способ найти ее. – Ксорве претила эта идея, но оттягивать с объяснением она больше не могла. – Если понадобится, мы воспользуемся правом паломников на прорицание. Мы спросим Избранную невесту.

Парадные двери Дома Молчания всегда были заперты, и на их притолоке было начертано следующее:

Да здравствует Командующий Легионами! Да здравствует Рыцарь Хаоса! Да здравствует Надзиратель Поглощенных Миров! Да здравствует Неназываемый!

Грядет разрушение миров и конец времен. Да будем мы тому свидетелями, ибо имя ему – опустошение.

Юная послушница стояла у боковых врат с лампой в руках. Увидев Ксорве и Шутмили, она удивилась, а затем пришла в восторг, узнав, что они паломники.

– Настоятельница захочет вас увидеть, – сказала она, пропуская их внутрь.

Дом Молчания нисколько не изменился. Неудивительно – он оставался неизменным более тысячи лет. Ладан и жженый лотос, пчелиный воск и благовония. Пробирающий до костей холод из крипт. Тихие шаги на лестнице, трепыхание желтых капюшонов за каждым поворотом.

Они сидели возле кабинета настоятельницы, в горле Ксорве стоял ком. Она надеялась, что Дом теперь покажется ей маленьким и простым. Со временем детские страхи исчезают, о них вспоминаешь со смехом. Но Дом Молчания по-прежнему был темным и величественным – разрастающаяся пропасть, полная тайн и сомнений.

Она собрала волю в кулак. Ей не нужно больше бояться Неназываемого. Золотой клык, шрам на лице, восемь лет тренировок и закалка изменили ее до неузнаваемости, никто и не помнит ее ребенком. Кабинет настоятельницы был огромной комнатой с высоким сводом, и небольшой очаг был не в состоянии ее согреть. Путь к столу по холодному полу занял вечность. Ксорве посмотрела на настоятельницу и не узнала ее – она не сразу поняла, что дело было не в том, что ту изменило время. Перед ней сидела совсем другая женщина.

Заметив удивление Ксорве, новая настоятельница подняла бровь.

– Я… э-э-э… не знала, что настоятельница Санграй отошла от дел, – попыталась объясниться Ксорве.

– Настоятельница Санграй ныне возлежит среди достойнейших мертвецов, – сказала преемница. – Я настоятельница Кверен.

Теперь Ксорве вспомнила ее. Во времена Ксорве Кверен была регентом хора – невысокая, полная, бледная женщина, теперь она стала чуточку серее и чуточку стройнее. Дом Молчания на всех так действовал – истончал и приглушал краски.

– Я хотела бы встретиться с Оранной, – сказала Ксорве, пытаясь выяснить, известно ли что-нибудь Кверен. – Говорят, она была хранительницей архивов во времена настоятельницы Санграй.