Особенно разъярился Тони Трекер (вероятно, потому, что труп нашли в его семейном могильнике). «Ради этого можно вернуть смертную казнь», — поделился он своим видением ситуации с репортером.

В среду, восьмого октября, «Янкиз» сравняли счет в Сериях, когда с трудом, с перевесом в одно очко, вырвали победу у «Храбрецов» на Окружном стадионе. В четверг, при счете два — два, в восьмом иннинге «Янкиз» резко рванули вперед, выиграв подряд четыре очка, и одержали окончательную победу. В пятницу я заглянул в «Русалочьи залоги и ссуды», ожидая встретить миссис Брюзгу и мистера Уныние. Дородная дама оправдала мои ожидания: увидев меня, поджала губы и крикнула: «Чеззи! Пришел мистер Денежный Мешок!» — после чего удалилась за портьеру и из моей жизни.

Фрати появился с все той же бурундучьей улыбкой, которую я увидел на его лице при нашей первой встрече в «Фонарщике» в мой первый визит в Дерри давно ушедших ярких дней. В одной руке он держал плотно набитый конверт с надписью «Д. АМБЕРСОН».

— А вот и вы. Явился не запылился, и такой красавчик. Вот ваша добыча. Не стесняйтесь, пересчитывайте.

— Я вам верю, — ответил я, засовывая конверт в карман. — Вы больно веселы для человека, только что лишившегося трех штук.

— Не могу отрицать, вы уменьшили мою прибыль от бейсбольного сезона, — ответил он. — Сильно уменьшили, хотя несколько баксов я все-таки заработал. Я всегда зарабатываю. Но в игре я в общем и целом лишь потому, что — как там это называется — оказываю услугу обществу. Люди всегда делают ставки, а я всегда выдаю им выигрыш, если таковой полагается. А кроме того, мне нравится принимать ставки. Для меня это в некотором роде хобби. И знаете, что мне нравится больше всего?

— Нет.

— Когда приходит такой, как вы, ставит на то, чего по-хорошему быть не может, и выигрывает. Благодаря этому я и дальше могу верить, что во Вселенной есть место случайности.

Я задался вопросом, что бы он сказал о случайности, если бы увидел шпаргалку Эла.

— Точка зрения вашей жены, похоже, не столь… э… примиренческая.

Он рассмеялся, и его маленькие черные глаза сверкнули. Выигрыш, проигрыш или ничья — этот коротышка с русалкой на предплечье все равно наслаждался жизнью. Меня это восхищало.

— Ох, Марджори. Когда какой-нибудь печальный неудачник приходит сюда с обручальным кольцом жены и трогательной историей, она тает как воск. Но ставки на спортивные игры — совсем другая история. Проигрыш она воспринимает как личную обиду.

— Вы ее очень любите, мистер Фрати, да?

— Как луну и звезды, браток. Как луну и звезды.

Марджори читала сегодняшнюю газету и оставила ее на стеклянном прилавке с часами и кольцами. Заголовок гласил:

«ОХОТА ЗА ТАИНСТВЕННЫМ УБИЙЦЕЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ФРЭНКА ДАННИНГА ПРОВОДИЛИ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ».

— И что все это значит? — спросил я.

— Не знаю, но могу вам кое-что сказать. — Он наклонился вперед, и улыбка слетела с его лица. — Он не был тем святым, в которого его превращает местная газетенка. Я мог бы вам кое-что рассказать, браток.

— Так рассказывайте. У меня целый день.

Улыбка вернулась.

— Нет. В Дерри мы держим наши истории при себе.

— Это я уже заметил.

Я хотел вернуться на Коссат-стрит. Знал, что копы наблюдают за домом, чтобы посмотреть, а вдруг кто-то проявит необычный интерес к семье, но желание все равно не отпускало. И хотел я увидеть не Гарри, а его маленькую сестру, чтобы кое-что ей сказать.

Что на Хэллоуин она должна отправиться на охоту за сладостями, как бы ни горевала о своем папочке.

Что она будет самой красивой, самой волшебной индейской принцессой, какую только видели люди, и вернется с огромной добычей.

Что впереди у нее — как минимум пятьдесят три долгих, заполненных разнообразными делами года, а возможно, много больше.

Но прежде всего, что когда ее брат Гарри захочет стать солдатом и надеть форму, она должна очень, очень, очень постараться и отговорить его от этого.

Только дети забывают. Это известно всем учителям.

И они думают, что будут жить вечно.

Пришла пора покинуть Дерри, однако у меня оставалось еще одно маленькое дельце, которое следовало завершить. Поэтому я задержался до понедельника. Тринадцатого октября, во второй половине дня, положил чемодан в багажник «санлайнера» и, сев за руль, сочинил короткое письмо. Сунул в конверт, запечатал и написал на лицевой стороне имя получателя.

Поехал в Нижний город, припарковался, направился в «Сонный серебряный доллар». В зале нашел только Пита, бармена, как, собственно, и ожидал. Он мыл стаканы и смотрел по телику «Любовь к жизни». С неохотой повернулся ко мне, одним глазом поглядывая на Джона и Маршу, или как там их звали.

— Что вам налить?

— Ничего, но вы можете оказать мне услугу, за которую я выплачу вам компенсацию в размере пяти американских долларов.

Его лицо осталось бесстрастным.

— Правда? И что это за услуга?

Я положил на стойку конверт.

— Передайте его, когда получатель заглянет к вам.

Он глянул на фамилию на лицевой стороне.

— А чего вы хотите от Билла Теркотта? И почему бы вам самому не передать ему этот конверт?

— Это достаточно простое поручение, Пит. Нужна вам пятерка или нет?

— Конечно, нужна. Если не будет вреда. Билли очень хороший человек.

— Вреда ему не будет никакого. Возможно, это письмо принесет пользу.

Я положил пятерку на конверт. Стараниями Пита она исчезла, и он вновь вернулся к «мыльной опере». Я ушел. Теркотт скорее всего получил конверт. Предпринял он какие-то меры или нет, это другой вопрос, один из многих, ответа на которые мне не узнать. А написал я следующее:

Дорогой Билл!

С Вашим сердцем какие-то нелады. Вы в самом скором времени должны обратиться к врачу, или будет поздно. Возможно, Вы подумаете, что это шутка, но это не так. Вам может показаться, что я не могу такого знать, но я знаю. Знаю точно так же, как Вы знаете, что Фрэнк Даннинг убил Вашу сестру Клару и Вашего племянника Майки. ПОЖАЛУЙСТА, ПОВЕРЬТЕ МНЕ И ОБРАТИТЕСЬ К ВРАЧУ!

Друг.

Я сел в «санлайнер» и, выезжая из расположенной под углом к тротуару парковочной клетки, увидел худое недоверчивое лицо мистера Кина, уставившегося на меня через витрину аптечного магазина. Я опустил стекло, выставил руку и показал ему палец. Потом взобрался на Подъем-в-милю и в последний раз уехал из Дерри.

Я ехал на юг по автостраде «Миля-в-минуту» и пытался убедить себя, что мне нет нужды тревожиться о Каролин Пулин. Говорил себе, что она — объект эксперимента Эла Темплтона, не моего, а эксперименты Эла, как и его жизнь, закончились. Напоминал себе, что случай Пулин разительно отличается от случая Дорис, Троя, Тагги и Эллен. Да, Каролин до конца жизни останется с парализованными ногами, да, это ужасно. Но паралич от пули — это одно, а смерть от ударов кувалды — совсем другое. Каролин Пулин все равно ждала долгая и полнокровная жизнь, как в инвалидном кресле, так и без него. Я говорил себе, что это безумие — ставить под удар мою главную миссию, позволяя упрямому прошлому дотянуться до меня, схватить, перемолоть.