— Кум, а Минервино все же предал, и нам грозит опасность. Шпион шел по пятам Салустиано. Нужно укрыться в каатинге и к утру добраться до Серрате дас Онсас. Там легче будет ускользнуть.

XIII

Два дня провели они в каатинге, утоляя голод и жажду корнями растений. Апарисио все время повторял:

— Нужно потерпеть, пока оторвемся от солдат.

Впереди шел Салустиано. Слух и зрение у него были нечеловеческие. Он слышал и видел то, что не видели и не слышали другие, а нюх у него был острее, чем у ищейки. Пробираясь по каатинге, под умбурунами, Бем-те-ви понял, как невыносимо трудна жизнь кангасейро. Пе-де-Венто, задрав голову кверху, прикрыв глаза, все время рассказывал истории:

— Сынок, случилось это при дворе Карла Великого, во времена пэров во Франции. Бог словно направлял оружие королевских воинов, а против них стояли турки, губившие христиан. И был такой воин Оливейро, вроде сын короля. Поднялись христиане против мавров…

Приглушенный голос рассказчика звучал среди колючих кустарников мягко и задушевно. Под этот голос мысли Зе Луиза уносились далеко. Ему не хватало матери, Алисе, отца. Сердце сжималось от боли, и тоска по близким мучила больше, чем голод и жажда. На привале Домисио и Кориско говорили:

— Приходится терпеть, а иногда прямо хочется, чтобы всему поскорее конец пришел.

Негр Меладо потерял голос, и уже не слышно было ни его гнусавого пения, ни стихов, которым он выучился у странствующих певцов. Голод и жажда напоминали о себе все сильнее. Только на третий день Салустиано принес весть, что солдаты ушли на Такарату. Апарисио интересовался движением на дороге.

— Все спокойно, торговцы ходят без опаски, — ответил Салустиано.

Тогда капитан поднял людей, они вышли из каатинги и направились к скалам в Серроте дас Онсас. Лица у парней были исцарапаны, глаза впали и лихорадочно блестели, израненные корнями губы пересохли. Отряд собирался передохнуть в доме коитеро по имени Но де Донинья в двух лигах от реки. Бем-те-ви не в силах был стоять на ногах. Израненные губы саднили, живот вздулся, голова горела. Он едва держал в руках ружье. Домисио подошел к нему.

— Потерпи, мальчик, уже близко.

Если бы Бем-те-ви был волен, он упал бы на горячую землю и не сделал бы ни шагу дальше. Кориско взял его за руку.

— Не показывайся в таком состоянии на глаза капитану, пристрелит без разговоров…

Солнце проникало через соломенную шляпу и жгло темя. Парень делал нечеловеческие усилия, чтобы не упасть. Кориско, шедший с ним рядом, поддерживал его, но мальчик чувствовал, как в глазах у него темнеет и все тело горит, точно в огне. В себя он пришел только в доме Но де Донинья и узнал, что в пути с ним было плохо. Кангасейро разговаривали на площадке у дома, хозяйка дома отпаивала Бем-те-ви мясным бульоном. Его лихорадило, болели глаза, ноги не слушались, а когда он попытался встать, то не смог удержаться на ногах и опять свалился в гамак. Он был очень несчастен. Подошел Домисио.

— Ты болен, а мы должны покинуть этот дом. Брат Апарисио опять уходит в каатингу. По нашим следам рыщет летучий отряд, а у тебя нет сил двигаться. Это бывает с новичками.

Подошел Кориско.

— Бем-те-ви, чертовски скверно, но другого выхода нет. Тебе придется остаться у коитеро Но де Донинья, его жена полечит тебя, а на обратном пути капитан возьмет тебя с собой. Отряд вынужден опять скрываться в каатинге, капитан не хочет столкнуться с солдатами.

На следующее утро, на рассвете, отряд ушел. Вместе с пением птиц Зе Луиз услышал топот альпаргат по каменистой земле. Всем своим существом он вдруг почувствовал желание жить. Он обрадовался свободе и сразу решил, что вернется к родным. Нужно только окрепнуть, а там он найдет дорогу к потерянному дому.

Жар держался еще пару дней. Но понемногу силы вернулись к нему, и он стал передвигаться. Теперь он больше, чем раньше, дорожил каждой мелочью. Он наслаждался всем, что видел, всем, чего касались его руки, — и зеленой с круглой макушкой пальмой — он стоял под ее сенью, — и загону для коз, тут же рядом. От острого козьего запаха захватывало дух. Жена хозяина, еще «совсем молодая женщина, отпаивала его молоком и старалась поднять на ноги. Женщина теперь не стеснялась его.

— Ты со своими волосами до плеч похож на зверя, — сказала женщина и заставила его вымыть голову. «Паренек, теперь ты уже сможешь помыться холодной водой», — сказала она в другой раз и принесла большой глиняный чан с мыльным корнем. Он сразу увидел, какой он грязный. Ему показалось, что это мать говорит ему: «Помойся, Зе Луиз! Иди, я хочу тебе вычесать голову, Зе Луиз».

И перед глазами проходило все его детство: арест отца, суд, слезы матери. Но он всегда гордился своим отцом — он был настоящим мужчиной и не боялся убить за оскорбление. Зе Луиз смыл с себя накопившуюся за много дней грязь. Жена Но де Дониньи Нока принесла ему немного радости в жизни. Он почувствовал себя с ней свободнее, особенно после того, как она как-то сказала ему:

— Паренек, ты что, с ума сошел? В твои-то годы связываться с кангасейро!

Он хотел ответить, что не желает и слышать об этой несчастной жизни, и побоялся. Ведь Но де Донинья был лазутчиком Апарисио. Все это могло быть уловкой, чтобы погубить его. И он промолчал. Хозяин уходил из дому утром и возвращался только ночью. Уже через неделю Зе Луиз почувствовал себя совсем здоровым, оставалось только дождаться возвращения отряда. А он стал обдумывать план побега. Нока уходила на свое маисовое поле, он предлагал помочь ей, но она не позволила:

— Нет, сиди дома. Кто-нибудь еще пройдет по дороге и увидит тебя за работой, поинтересуется, кто ты. Капитан оставил тебя здесь лечиться.

Однажды утром, когда Но де Донинья ушел, а он лежал под пальмой, чьи-то руки вдруг обхватили его за плечи. Он обернулся: это была Нока. Глаза ее блестели, жадный рот манил. Вначале он испугался, но она ласково улыбнулась и увела его в дом. Женщина оказалась настоящим дьяволом. Потом она рассказала ему всю свою жизнь. Но де Донинья еще в молодости болел и по-настоящему уже давно не был ей мужем. Она страдала, чувствовала себя одинокой здесь, на краю света, и очень несчастной. Родные умерли там, по ту сторону реки. Она вышла замуж в засуху пятнадцатого года, когда они бежали из родного дома в селение,