— Мне не нужны деньги этого предпринимателя, — сказал он. — У меня достаточно финансов для кампании. Но мне интересно, что он захочет взамен. Если играть в политику, то пусть это будет игра по полной. Так это выглядит — нужно встретиться с людьми, которые попытаются тебя использовать. Чтобы использовать их. — Он вытер губы, посмотрел на тарелку жены с остывшей яичницей и покачал головой. — Изголодаешься до смерти, дорогая.

Она не ответила. Как будто ее там не было.

* * *

На несколько дней до выборов времена суток сливались в один хаос минутных потребностей и шансов, которые могли появиться в любое время. Большинство вовлеченных в этот процесс — от политиков до журналистов и рядовых работников техобслуживания или гастрономии — искренне их ненавидели. Они были бы не против, если бы на эти несколько дней можно было отказаться от включения и выключения, оставляя Несолнце приглушенным наполовину. Вальдемар Крушевский был одним из них, но при этом он четко отделял возможное от невозможного.

Депутат сидел возле кофейного столика и в очередной раз проверял, нет ли ТС от Элизы. Проспала. Может, на нее так подействовал отказ от «Несна». Пусть поспит, она понадобится ему через несколько часов. Он посмотрел на прогнозы выборов. Ничто не предвещало перемен, что какое-то невероятное событие изменит тенденцию и даст ему шанс на победу. У него не было плана, потому что то, что приготовило пиар-агентство, он планом не называл бы. Сколько можно было укреплять образ морально безукоризненного героя города и своей жены? Человека без плохих привычек и подпорченной репутации, зато безрезультатно старающегося зачать ребенка. Все эти сессии с женой становились нудными. Странно, что Велицкий не побил эту карту одним фото с женой и двумя детьми. Четыре года назад он навязывал мнение, что только родитель может выполнять важные публичные функции, потому что он единственный смотрит на перспективу, думает о будущих поколениях, а не о собственной пенсии.

Теперь Велицкий уже ничего не делал, Крушевский перестал быть для него угрозой.

— Можем начинать? — Голос журналистки вырвал его из задумчивости. Она выглядела симпатичной и умной. Молодая, хотя пыталась замаскироваться одеждой. Ее съедало волнение, что не осталось незамеченным.

Это хорошо.

— Я готов, — ответил он.

Они сидели в кафе, которое на двадцать минут сняла служба новостей. За окном только светало, а улицы уже были переполнены людьми.

Не нужно было иметь в штате провидца, чтобы знать, каким будет первый вопрос.

— Я действительно не хочу этого, но не могу не обратиться к недавнему скандалу, — сказала она извиняющимся тоном. — Как вы думаете, насколько это уменьшит ваши шансы на победу?

— К сожалению, рейтинги показывают, что вранье и клевета являются все более действенным оружием в политической борьбе.

— То есть вы все еще утверждаете, что обвинение было несправедливым?

— Разумеется! Это политическая атака, а единственный человек, который мог сказать правду, мертв. — Единственный дельный совет, который он получил от агентства, — не нападать на провокаторшу. Хотя это противоречило логике, но большинство людей именно ее считали жертвой, не его. — Я подозреваю, что здесь был применен шантаж. Ее заставили оклеветать меня, а она согласилась, чтобы защитить собственного ребенка.

— Вы имеете в виду ту девочку, ее дочь, в изнасиловании которой она вас обвинила?

Минусом каждого интервью являются неудобные вопросы.

— Я имею в виду ребенка, который появился перед зданием Совета в самый разгар демонстрации. Он не появился там случайно. Его вернули матери похитители, после того как она успешно выполнила задание спровоцировать меня.

— У вас есть доказательства? Полиция только-только начала расследование…

Мешают не только неудобные вопросы, отвлекают все вопросы. Мешают формулировать мысль и создавать правильный посыл.

— …и как вы догадываетесь, результаты этого расследования не будут известны до выборов. Единственное, я знаю, что эта… женщина принадлежала Провокации.

— Откуда у вас информация? Провокация находится под защитой закона об анонимности.

Интервью — это вечная борьба. Вопросы, даже те, которые задает юная неопытная журналистка, загоняют в угол и не позволяют говорить о том, что действительно важно.

— Закон не запрещает запоминать лицо провокатора с предыдущей провокации.

Но это интервью, а не монолог. Так что вопросов не избежать.

— То есть вы уже контактировали с ней раньше?

— Это покажет расследование. Я не хочу давать подсказки службам.

Пусть же эти вопросы будут именно такими, какие нужны.

— Вы считаете, что полиция работает слишком медлительно?

— Если что-то можно сделать лучше, то нужно это менять. Но я не имею в виду работу полиции. В отличие от остальных кандидатов я верю, что мир можно улучшать, если понимать его тайны. Мы не должны доживать в стагнации.

— Вы имеете в виду стабильность?

— Нет. Я имею в виду стагнацию. Это нечто другое. Стабильность дает людям безопасность, стагнация означает отсутствие развития. Изменения необходимы. Неужели вы считаете… неужели кто-либо может считать, — он посмотрел в камеру, — что маленький ребенок заслужил Элиминацию? Система гиперпревентивности наказала девочку за ошибки других. Настоящие виновники остались безнаказанными.

— Вы сами сказали, что следствие идет. Вы уже не хотите ждать его результатов?

Можно игнорировать вопросы. А что еще остается? Его критиковали все. Это последний шанс. Если он проиграет эти выборы, через четыре года новый шанс не появится. На политике можно будет поставить крест, а может, и не только на политике. Пора ответить на незаданный вопрос.

— Я много лет думал, что наихудшие оковы — это те, которых мы не замечаем. Но я ошибался. Невидимые оковы можно в конце концов увидеть, когда кто-то поумнее укажет нам на них. Наихудшие оковы — это те, которые нам нельзя видеть. Те, о которых нельзя даже говорить. Мы должны притворяться, что их нет. Такие кандалы нам никто не покажет, потому что мы видим их, но считаем их необходимым злом, чем-то, с чем нельзя бороться. В необходимости чего нельзя усомниться! — Он набрал воздух в легкие. — Я заявляю, что если я выиграю выборы, то сделаю все, чтобы в Кольце Варшава перестали существовать Провокация и Элиминация.

* * *

Мэр Иоахим Велицкий всматривался в рейтинги на экране в комнате совещаний. Он опережал Здонека на восемнадцать процентов, Крушевский был третьим, но его рейтинг тоже рос. Рос медленно, по крайней мере до голубой вертикальной линии. Потом шел резко вверх. Линия обозначала момент гипотетической публикации информации о мюнхенской катастрофе. Справа от линии все менялось. Рейтинг Велицкого стремительно летел вниз, рейтинг Здонека сразу же за ним. В день выборов все три линии пересекались.