Шагов десять Сталин молчал. Его спутник так же молча следовал за ним, отставая на полшага.

– Вы шутите? – наконец спросил он.

Наркомфин на ходу умудрился вытянуться по стойке «смирно».

– Никак нет! Там все продается и покупается, – торопливо продолжил Григорий Федорович. – Да и покупать ничего не придется. Они развалятся, а мы только сметем остатки поганой метлой в одну кучу…

Сталин перебросил трубку из одного уголка рта в другой. Он видел, что финансиста распирает словами.

– Очень вы, Григорий Федорович, поэтически выражаетесь… Конкретнее можете?

– Извините, товарищ Сталин… Волнуюсь…

– Ничего. Закуривайте, если курите…

– Спасибо.

Закурить наркомфин не решился, не посмел, но несколько успокоился.

– Рецепт краха западной системы принадлежит не мне. Он придуман нашим писателем Алексеем Толстым. Суть его проста – разрушить экономическую базу капитализма. Если мы выбросим на международный рынок достаточно много золота, то его цена изменится. Это вызовет хаос в международных расчетных системах, что усугубит последствия кризиса, бушующего на Западе. От этого оружия у Запада нет защиты. Золото – его кровь!

Его цена устанавливается на биржах и зависит от количества металла, предлагаемого к продаже. Если его мало – его цена увеличивается. Если много – уменьшается…

Если мы сможем влиять на цену золота, мы превратим экономику Запада в хаос!

– А мы сможем?

– Сможем!

В этот момент Запад представился Сталину в виде гротескной фигуры капиталиста, вроде тех, что возили перед Мавзолеем на каждой демонстрации – толстого мордатого человека в цилиндре с мешком золота, от которого пока отскакивали и штыки и сабли.

– Правильно ли я вас понимаю… – Трубка Генерального снова оказалась в ладони. – Вы предлагаете выставить на продажу очень много золота и обрушить финансовую систему Запада?

– Так точно, товарищ Сталин. Обрушить!

«Теоретически это возможно, – подумал Сталин. – Если золото кровь Запада, то его может убить полнокровие! Но где взять столько золота?» Он-то знал, что в Гохране нет стольких ценностей, чтобы реализовать угрозу наркомфина. И без того многое, очень многое уже уплыло на Запад в обмен на заводы и фабрики, на оборудование и машины. Идея, конечно, неплоха, но, как многое в этом мире, хороша теоретически. А вот на практике ничего не выйдет. С сожалением отказываясь от этой мысли, он сказал:

– Это фантастика…

– А это – нет!

Гринько быстро вытащил из кармана свернутую газету. Сталин остановился. Номер «Ленинградской правды» был сложен так, чтобы в глаза бросался заголовок – «Золотое открытие советских ученых». Не читая, Генеральный вопросительно посмотрел на Гринько. Тот коротко объяснил, в двух словах.

– Ленинградские ученые нашли золото на Луне. Очень много золота. Если мы сможем организовать доставку его на Землю, то мы надуем Запад этим золотом, и он лопнет…

…Спускаясь по Ильинке, он гадал – убрали красные остатки его аэроплана с храма или нет. Лучше бы, конечно, если б не убрали. Он представил, как обгорелый фюзеляж кривым сучком совершенно неуместно торчит между куполов творения Бармы и Постника, и ухмыльнулся.

Конечно, не старые времена и приезжих в Москве немного, а все-таки кто-то, да и увидит своими глазами и передаст дальше с присказкой «Вот те крест! Сам видел!», глядишь, и прибавится сторонников у Белого движения.

Он вспомнил, как оказался там, и покачал головой в восхищении.

Был в этот день Всевышний в Москве! Был! Вот прямо в храме Василия Блаженного, наверное, и был, не иначе. А как еще объяснить, когда самолет вдребезги, крылья в разные стороны, а ему самому такая фортуна – ни ушиба, ни царапины? Бог помог, не иначе… Кто другой, может, и сказал бы – повезло, только штабс-капитан Огарёв по-другому считал.

Когда оторопь прошла, низвергнутый, аки ангел с небес на землю, он сбросил очки, шлемофон и выбрался на крышу.

В небе ревели моторы и пулеметные очереди, на земле выли люди и грохотали взрывы. А вот на крыше было спокойно. Храм и впрямь стал убежищем от скверны большевистского мира.

Секунд десять он смотрел на бегущую толпу под ногами, прикидывая, как спуститься, чтобы не затоптали, но тут кто-то из пулеметчиков заметил его и влепил очередь прямо по храму. Пули ударили в старую кладку, выбивая облачка кирпичной пыли, но пилота не достали. Прыгая от купола к куполу, Огарёв перебрался на другую сторону крыши. Присев в относительной безопасности, он не без удовольствия поглядел на то, что творилось внизу. Это была уже не демонстрация. Это был исход. В глазах людей не было никакой идеологии. Они бежали, думая только о том, чтобы оказаться подальше от смерти, свалившейся на них с неба.

Содом и Гоморра, подумал он тогда, и все казни египетские…

Дело они сделали. Теперь следовало подумать и о себе. И исчезнуть.

Такой вариант они тоже предусмотрели. Не такой, конечно, счастливый, чтобы сесть прямо на Красной площади, но все же… В цивильной одежде, с профсоюзным билетом почтового служащего и справками он должен был добраться до Рязани, где мог рассчитывать на помощь, но он решил задержаться в Москве на пару дней. Его вела не пустая бравада, а холодный расчет. Найти одного человека в таком городе, как Москва, невозможно, да и когда еще придется побывать в Первопрестольной, к тому же и новости из первых рук тоже не последнее дело. Только одно сейчас огорчало его – по всему выходило, что не убили они красного тирана. Не повезло… Оставалась надежда, что, может быть, ранили? То, что большевики в газетах ничего не написали, ничего и не значило. Когда это они правду в своих газетах печатали? Оставалось надеяться на везение – вдруг все-таки получилось?

Он закрыл глаза и взмолился: «Господи! Помоги! Грех большой желать смерти человеку, только ведь не человек он вовсе, не человек…»

Редкие прохожие, что двигались навстречу или обгоняли, не мешали думать и наслаждаться моментом. Он старался не выделяться, но брови сами поднимались недоуменно, когда взглядом натыкался на вывески с сокращениями и аббревиатурами. Понятных слов было немного, и оттого казалось, что Москву захватили какие-то инородцы.

«А ведь очень похоже, – подумал он. – Люди-то кругом другие… Совсем другие…»

Раньше тут шла бойкая торговля, вокруг дорогих магазинов роилась чистая публика, а теперь – хмурые, голодные лица, взгляды не по сторонам, а под ноги. Никто глаза от земли не поднимает. Только вот военные или комиссары…

Взгляд пробежал и вернулся к двум шедшим навстречу комиссарам. Фуражки, длинная кавалерийская шинель на одном, добротная кожаная куртка на другом. Тот, в куртке, обгоняя кавалериста на полшага, заглядывал ему в лицо.