— Вон как повернули, проныры, — вздохнул Филарет.

— И ещё сказали мне лекари, что она не способна служить радостям государя. Холодна, говорили, аки вода в проруби.

— Ну, а матушка что сказала, защищала ли тебя и Хлопову?

— Ей Марьюшка приглянулась. И матушка была с нею ласкова. Бояр она увещевала, говорила, что лекари обмишулились, но бояре удила закусили.

— И что дальше было? — торопил сына Филарет.

— Совсем худо приключилось. Хворь Марьюшки сочли Божиим наказанием. И Боярская дума по настоянию боярина Михаила Салтыкова нашла в ней виновность. Её и всю семью Хлоповых приговорили к ссылке в Пелым или Верхотурье.

— Защитил бы невестушку. Ты ведь царь, — попрекнул Филарет.

Михаил молча и виновато посмотрел на отца. И Филарет без слов понял сыновью боль и то, что он был бессилен что-либо сделать. Отец прижал сына к себе.

— Держись, сынок, держись! Мы эти напасти одолеем и ещё выпьем кубок на твоей свадьбе.

Филарету было жалко сына, как бывает жалко сильному слабого. Он больше не затевал разговора о неудачном сватовстве, но сам запомнил всё, о чём рассказал Михаил, и дал себе слово во всём беспристрастно разобраться. Однако окунувшись в московскую жизнь, Филарет не скоро смог взяться за расследование причин опалы Марии Хлоповой и её родителей. Лишь спустя четыре месяца после возвращения из плена он нашёл возможность возбудить дело о Хлоповой вкупе с другими неблаговидными делами боярина Михаила Салтыкова, сына боярина Михаила Борисовича Салтыкова, первого рьяного царедворца у обоих Лжедмитриев.

Отстранённая московская жизнь Филарета завершилась. И как только он взялся расследовать дело Хлоповых, о нём заговорили царедворцы и все московские вельможи. Но и архиереи церкви не оставили Филарета без внимания. И первым его посетил местоблюститель патриаршего престола митрополит Крутицкий Ефрем. Сильно постаревший и страдающий ногами, он с трудом сошёл с амвона Благовещенского собора и в сопровождении услужителя пришёл в царские палаты, с укором сказал Филарету:

— Брат мой, ты уже многие дни в Москве, почему же не пришёл на совет архиереев, о коем тебя уведомляли? — Ефрем всегда был строг и прямодушен в общении.

Филарет выдержал суровый взгляд Ефрема и честно признался:

— Я был не готов, сомнения одолевали. Ты уж прости, владыко.

— Бог простит, — ответил Ефрем. — Приходи ноне вечером в патриаршие палаты на беседу.

— Приду, владыко, — ответил Филарет.

После вечерни, на которую Филарет пришёл вместе с царём Михаилом, митрополит Ефрем снова сошёл с амвона.

— Сын мой, государь-батюшка, — обратился он к царю, — я позвал твоего родимого на беседу. Не обойди и ты меня добротою, приходи испить сыты.

— Давно у тебя не был, отче владыко. Сей же час и придём, — с радостью отозвался Михаил.

Филарет посмотрел на сына с удивлением. Показалось ему, что голос у Михаила прозвучал звонче, чем обычно. И сердце в сей миг у Филарета дрогнуло. Отчего бы? И понял он, что вещает старое о какой-то напасти. И вспомнил: сказывали ему, что ясновидица Катерина, как и в прежние годы при Гермогене, служила домоправительницей в патриарших палатах. Давно Филарет о ней не вспоминал, утонули в памяти и её ясновидческие предсказания о том, как она нарекла ему быть патриархом всея Руси. И любовь к ней угасла. Оно и посмотрел бы на неё, да без нужды. Что тревожить минулое? Тут же Филарет вспомнил, что у Катерины есть дочь. Видел же он её лет десять назад. Тогда она была ещё малой отроковицей, но обжигала взглядом маминых глаз. Какова она теперь, девицей став? Да не было ли у сына Михаила мимолётной встречи с ней? И не оттого ли голос как колоколец прозвенел. «Ой, лихо Мишеньку ждёт, коль ожёгся!» — воскликнул Филарет в душе. И чего в том душевном всплеске проявилось больше, печали или удивления. Филарет не успел разобраться. Митрополит Ефрем о чём-то спрашивал, а он глухарём на того смотрел.

— Что ты сказал, владыко? — очнулся Филарет.

— Говорю, домоправительница Катерина по случаю праздничную трапезу приготовила.

Филарет только покивал головой и осмотрел храм, словно искал повод, дабы отказаться от гостевания. Богомольцы уже покидали собор, лишь вельможи царской свиты ждали государя, чтобы проводить его во дворец. Вот и царь Михаил пошёл к выходу и свита потянулась за ним. Филарет взял сына под руку, пытаясь вести его домой, ан Михаил за вратами собора повернул не к своему дворцу, а к патриаршим палатам. Он и свиту отпустил, и похоже, что спешил, шёл впереди Ефрема.

Ноги у Филарета потяжелели, стали будто деревянные, и он едва передвигал их. И теперь он уже откровенно боялся за сына, потому как утвердился в мысли о том, что Михаила влечёт в патриаршие палаты страсть, какою страдал и он, Филарет, с первого мгновения, как увидел Катерину-девицу. Это были сладкие страдания, они принесли Филарету истинное счастье любви. Но ведь он-то был всего лишь удалой князь, а сын-то — государь! И вспыхнуло в груди Филарета побуждение остановить сына, сказать ему, чтобы не шёл в патриаршие палаты, дабы не попасть безвозвратно в сети греховной страсти. Знал Филарет что и Ксюша, как матушка, сильна ведовством. Может, и от Бога оно, да суть не в том, всё равно налицо урон царской чести. И перед самым крыльцом у Филарета вырвалось незнакомое самому хриплое предупреждение:

— Сынок, родимый, остановись! Послушай, что скажу!

Ефрем же дверь открыл перед царём и Филарету сказал:

— За трапезой и скажешь, брат.

А Михаил смотрел на отца не то чтобы с вызовом, но спокойно и с достоинством. Да было в его лице ещё что-то загадочное, чего Филарет не смог разгадать. Он лишь беспомощно вздохнул и вошёл следом за сыном в патриаршие палаты.

В передней гостей встретили постаревший архидиакон Николай, много послуживший патриархам Иову и Гермогену, ещё воевода Михаил Бутурлин, которого Филарет увидел впервые, и Катерина. Рядом с нею стоял восьми летний сын Андрей.

— Вот и домочадцы ждут нас, — ласково пропел Ефрем и всех осенил крестом.

Они же низко поклонились царю. Да возникло некое замешательство, потому как Ефрем не знал, представлять ли ему «домочадцев». Но неловкую паузу оборвала Катерина:

— Милости просим, царь-батюшка, милости просим, владыко Филарет — кланялась Катерина. И, улыбаясь, добавила: — Гости желанные, сколько радости доставили нам. Вот и супруг мой, воевода Михаил Бутурлин, вернувшийся ноне с порубежья, кланяется вам и многое поведает о делах на западном рубеже, — частила Катерина.

Смущение прошло. Отрок Андрей подошёл к царю, смело сказал:

— Царь-батюшка, я хочу воеводой быть, как мой родимый, на коне скакать на войну.

— Не избудешь судьбы, отрок Бутурлин, — ответил Михаил.

— Да лучше бы нам вовсе не воевать, — вмешалась Катерина. И тут же ещё раз поклонилась Филарету. — Слава Отцу Всевышнему, что избавил тебя от мук пленения. Ноне же сбудется то, о чём ты запамятовал и что было тебе навеяно в давние годы.