— А я и не отрицаю, все это было… Но иногда люди используют это для того, чтобы извлечь выгоду. Да, когда оглядываешься на прошлое, эта дружба выглядит прекрасной, но сейчас она может оказаться не столь уж прекрасной. Надо быть осмотрительным, когда речь идет о прошлом, пусть даже прекрасном прошлом. Ты должна помнить, что сейчас проклятый индивидуализм проникает повсюду, он разъедает даже старую дружбу…

— Странную ты исповедуешь теорию. А я думала, что добрые воспоминания неизменно хороши и их надо уважать. Похоже, что ты совсем не понимаешь Хоая.

— Милая, не глупи. Сейчас новые времена, нельзя все мерить старой меркой. Не буду же я ради поддержания старой дружбы с Хоаем делить с ним сейчас одну рваную циновку, как прежде. Вот видишь, получается — ты призываешь к измельчению чувств.

— Ты уже мне и ярлык приклеил… Разве я говорю, что для поддержания дружбы надо спать на рваной циновке? Ведь иногда дорого просто дружеское участие, искренняя заботливость. Не обязательно спать вместе на рваной циновке. Главное — что у человека в душе. Вот я что думаю.

Чаунг бережно обнял жену и притянул к себе.

— Полно, уже поздно. И что это ты сегодня ударилась в морализм? Ведь все очень просто: Хоай — старый приятель, приехал погостить, но положение у меня теперь изменилось, я не могу с ним возиться, как раньше; мы будем его дважды в день хорошенько кормить и поить[71], и это уже славно. Не понимаю, чего ты так разволновалась из-за пустяков?

Помолчав, Чаунг добавил:

— А если он собирается о чем-нибудь просить, вот тут нужна осмотрительность. Необдуманный либерализм может обернуться неприятностью. Не следует давать волю эмоциям, тем более что эти эмоции целиком в прошлом.

Чаунг натянул одеяло на голову и еще крепче обнял жену. Из соседней комнаты доносился храп Хоая.

Высвободившись из объятий мужа, Ван повернулась к сыну. Чаунг уже через минуту спал, а она все ворочалась. После разговора с мужем она поняла, почему он был так осторожен и холоден с Хоаем. Чаунг умен, он все делает обдуманно. Но часто эта рационалистичность раздражала ее. Ван признавала, что не может соперничать с мужем, когда надо убеждать, доказывать, какое-то чувство собственной неполноценности заставляло ее так думать. И потому она редко что-либо обсуждала с мужем. Она никогда не противоречила ему: не хотелось вносить в семейные отношения атмосферу «политики», что ли… Сегодня Ван нарушила это правило. Она задумалась: может быть, соображения Чаунга и его осмотрительность не так уж беспочвенны. Ведь в жизни так часто встречаешь людей, которые пользуются знакомствами, злоупотребляют дружбой. Полным-полно ловкачей, которые, узнав, что один из друзей занял высокий пост, начинают донимать его просьбами, да еще такими, что ставят его в неловкое положение. Случалось и так: иной нахал, обманувшись в своих ожиданиях, начинал упрекать, а то и просто поносить высокопоставленного приятеля. Таких примеров Ван знала множество. Назначили, скажем, человека на высокую должность, дали оклад побольше, тотчас набежала родня — вообразили, что теперь тут можно кое-что урвать: одни просят в долг, а другие просто вымогают. Недаром же в старину говорили: «Коль один выбился в чины, все родичи живут его милостями». И сейчас такое нередко случается. Один товарищ сначала терпел, а потом всем напрочь отказал. Вот тогда-то посыпались упреки и клевета. Ван навещала его жену — свою подругу, — бедняжка как начнет рассказывать, чуть не плачет. Вспомнишь, смешно становится. Выходит, Чаунг прав. Может, я и в самом деле сентиментальна? Но ведь Хоай был его близким другом! «Одна вша ела, на одной рваной циновке спали». Чаунг не один месяц жил у него в доме. И вот спустя десять лет появляется старый друг. Он человек простой, искренний, открытый, этот Хоай… Тут совсем другое дело. С таким незачем держаться настороженно. Такого друга Чаунг сам должен был бы давно разыскать. А он считает, что надо быть осмотрительным даже тогда, когда речь идет о прекрасном прошлом? Чаунг несправедлив. Но почему же этот несправедливый человек так преданно любит ее? Она вспомнила, что думала о муже совсем недавно. Теперь она могла уже по-новому оценить перемены в характере мужа. У Чаунга появились привычки и мысли, которых не было в те далекие времена, когда молодые супруги, с ранцем за плечами, встречались ненадолго в лесу и, простившись, расходились в разные стороны. Да, Чаунг и сейчас любит ее. Это она знала. Он старается, чтобы она хорошо выглядела, была по-прежнему красива и молода. Но Ван, согретая этой преданной любовью, видела, как равнодушен он к окружающим, как фальшивит, пытаясь скрыть это равнодушие. Ван страдала. Она очень любила мужа и тревожилась, что в ее душе меркнет прежний образ Чаунга. Безусловно, Чаунг трудолюбив. Успехи придали ему еще больше энергии. А как уверенно он стал судить обо всем! Ван видела все это. Но поступки Чаунга вызывали у нее сомнения: что затаил он в глубине души? А может, все это упорство и трудолюбие только ради эгоистичных целей? Может, и его любовь к ней — тоже всего лишь проявление эгоизма? Вот к Чаунгу явился старый друг, он был его близким, задушевным другом в самые тяжелые дни, а Чаунг сразу стал хладнокровно прикидывать, как вести себя с ним. Почему он не обрадовался Хоаю? Значит… значит, Чаунг неблагодарный человек! Нет… может, Чаунг прав. Не надо спешить… Сколько людей способно ради корысти злоупотребить дружбой. Хоай тоже, может быть, такой. Возможно, Чаунг и прав. Но ведь этому человеку Чаунг многим обязан. К чему тогда расчетливость, напускная холодность? Странно… безразличие… а порой и лицемерие… В висках у Ван стучало. А рядом крепко спали муж и сын. С улицы было слышно, как шуршит по асфальту бамбуковая метла. Была поздняя ночь.

* * *

На следующий день, в воскресенье, Чаунга опять поглотили дела. Казалось, ему не хватает восьми рабочих часов, чтобы переделать все. Пришлось назначить совещание даже в воскресенье. Рано утром он торопливо вышел из дома и сел в машину. Днем пообедал, отдохнул и опять уехал на работу до самого вечера.

За обедом они перебросились несколькими фразами с Хоаем. Разговор вертелся вокруг одного и того же: говорили о дождях и жаре, о деревенских заботах, немного о положении с продовольствием, немного о политике. Чаунг старался быть сдержанным, не слишком официальным, но и не очень дружелюбным.

Хоая же не покидало хорошее настроение, он буквально не мог рта раскрыть, чтобы не помянуть старую дружбу.