– …мы тут на досуге посовещались и решили, что умолчания принесут больше вреда, чем пользы. Если ты сумел извлечь диск из портсигара, значит, парень ты головастый, так что можешь по полной.

Усек?

Фантазию не стесняй, пиши откровенно, с душой. Не с душком, а с душой, ясно? От вас, молодых, всего можно ждать. Налегай на подвиги. Отсебятина приветствуется, особенно насчет согласия. Если что-то будет не так, мы тебя поправим. Когда явишься в Центр…

Виртуальный приказ, дошедший из небесного Центра, требовал безусловного исполнения, и это правильно. Это вполне в духе времени, которое каждого из нас, понимаешь, требует. И нельзя, понимаешь, прохлаждаться, спустя рукава, понимаешь.

Кое-кто утверждает, что все смешалось в доме Облонских. Полная неразбериха, понимаешь, и в этой неразберихе мне позарез необходимо было опереться на что-то более крепкое и надежное, чем вольное обращение с умножением.

* * *

Виртуальный Трущев налил себе чаю.

– Тебе не предлагаю, – заявил он, – потому что неизвестно, когда эта запись дойдет до тебя.

Я уже более спокойно отнесся к подобному выкрутасу и заодно отметил – Трущев пьет чай в прикуску! Видно, после кончины вкусы у него изменились, либо в те поры, когда мы вживе общались в ним, он сознательно утаивал от меня простонародные привычки. Хотя вряд ли. Пообщавшись со специалистом, каким был Николай Михайлович, глаз у меня стал ватерпас.

Повторяю – Николай Михайлович никогда при мне не пил чай в прикуску с карамелькой, а тут на тебе! Есть над чем задуматься.

Ладно, вернемся к теме…

– На туманный Альбион нас доставил «Москито де Хевиленд». Был у англичан такой высотный бомбардировщик, не имевший оборонительного вооружения. Да-да, ни пушек, ни пулеметов. Двухмоторный «Москито» уходил от истребителей противника за счет скорости и исключительной маневренности на высоте. У него были очень мощные моторы. Наши специалисты сочли его очень удачной моделью.

В самолете не было пассажирских сидений, свободным было только место штурмана. Я приказал Второму занять его. Он по наивности попытался было возмутиться, напомнил о звании.

Я приказал ему заткнуться и выполнять приказ.

Еско некоторое время смотрел на меня как на умалишенного, пока английский пилот не поторопил нас.

Возможно, я сошел с ума, но появиться в Москве без Второго было куда бо́льшим безумием, чем прокатиться через пролив в брюхе зарубежной техники. Чутье меня не подвело – после приземления на аэродроме неподалеку от Мейдстона в восточном Суссексе пилот на пальцах объяснил, что у него был приказ – в случае атаки немецких истребителей открыть бомболюки и избавиться от груза.

На земле летчик назвался Диком и на прощание крепко пожал нам руки. Ответить ему с той же силой я не мог – замерз на высоте зверски. Тем не менее мы пришлись друг другу по душе, и, когда встречавшие нас два представителя Королевских ВВС, одетые в добротные, с меховыми воротниками, шинели, заявили, что ввиду приближающегося с Атлантики циклона до аэродрома в Данди, где нас ждал родной Пе-8, мы будем добираться поездом, – летчик помог мне выкрутиться из очень непростой ситуации.

Офицеры представились по-русски, с сильным акцентом:

– Майор Тэбболт.

– Капитан Харрисон.

Я в ответ козырнул.

– Новгород-Северский, а это, – я указал на Второго, – господин Владимиро-Суздальский. Скажите, господа, где представитель нашего посольства?

– Он задерживается. Мы рады приветствовать на британской земле храбрых русских союзников. Прошу пройти в теплое помещение, там нас ждет ужин.

– Простите, господин майор. Мы подождем здесь.

– Напрасно, господин Новгород-Северский, – Тэбболт без всякого напряга справился с моей фамилией, являвшейся надежной лакмусовой бумажкой на его служебную принадлежность. Затем майор описал состояние погоды в Шотландии, напомнил, что после несчастья с господином Асямовым[51] они не имеют права рисковать, так что лучше сразу пройти в здание. Там дождаться представителя посольства и затем в их и его сопровождении отправиться на поезде в Данди.

На вопрос, сколько времени займет дорога, майор пояснил – минимум ночь, максимум сутки.

– Сейчас война, – и развел руками.

Я с трудом сдержал гнев.

Сутки! В одном вагоне с английскими мордоворотами из МИ-5!! Как я смогу уберечься от контактов? Как уберечь от контактов Еско?! Что мне писать в отчете в Москве?!

Появившегося на поле представителя нашего посольства я сразу и бесцеремонно отвел в сторону и с ходу выложил – он должен помочь нам отправиться в Шотландию немедленно.

Самолетом! Как и было условлено.

Помощник военного атташе – он был из грушников – все понял, он был не из холуев и согласился помочь. Но как? Давай конкретные предложения. Я подвел его летчику, доставившему нас из Франции, и попросил объяснить Дику – нам позарез нужно в Шотландию. Как можно быстрее!

– Нас ждут, камрад, мы не имеем права опоздать.

Тот пожал плечами, ответил, что не против, нужно только заправиться. Когда же подошедший Тэбболт попробовал повысить голос, Дик пожал плечами и заявил, что дипломатические тонкости его не касаются, но если нужно лететь, он готов лететь. Наш дипломат как бульдог вцепился в эти слова.

Трущев улыбнулся.

– Мы их дожали, соавтор. В их планы никак не входила ссора с русскими, и они скрипя зубами дали добро.

Далее с экрана последовало привычное трущевское наставление.

– Заруби на носу – классовая солидарность способна победить любые происки буржуазных наймитов. Дик уже в Шотландии с помощью тамошнего переводчика, признался, что он «этих – из Лондона – не любит. У нас их никто не любит». А насчет «боится», чего ему, пятнадцатому графу Уолсингхему, бояться. «У меня, – засмеялся Ричард Уолсингхем, – таких развлечений каждую неделю по горло. Над оккупированными немцами территориями».

Трущев на мгновение прервался, а камера вновь открутила панораму. Затем объектив сосредоточился на померкших глазах ветерана.

– Кстати, это обстоятельство не помогло мне в пятьдесят четвертом. В двухчасовом ожидании на летном поле в Суссексе следователь МГБ усмотрел конспиративную встречу, во время которой я передал англичанам секретные сведения, приготовленные Берией для английской разведки. Оказывается, я был связным и посещение Швейцарии являлось отвлекающим маневром.

Такую прозорливость не опровергнешь. Это было ясно всему прогрессивному человечеству, а мне так в первую голову. Пусть Закруткину-старшему земля будет пухом. Толик, когда узнал о доносе, попытался оправдать отца, начал доказывать, что его принудили, потом извинился за Константина Петровича.