Во мне, в Горме, в вас. Поэтому можете задать все эти вопросы и себе тоже. По крайней мере, вы мне со всем вашим тайным знанием о пещерах и дьяволе кажетесь очень подозрительны. И я еще подумаю, не пойти ли мне к начальнику стражи и передать этот разговор. И прошу вернуть мне бур. Это моя собственность.

Лапидиус проглотил ком в горле. Он уже был уверен, что почти разоблачил Тауфлиба, как вдруг такой поворот. Мастер и в самом деле обладал дьявольским хладнокровием. Поначалу он бесстыдно врал, потом почувствовал себя неувереннее и вот, пожалуйста, под конец снова взял себя в руки и все пере вернул. Даже опять угрожает начальником стражи. Обидно. Но он, Лапидиус, не даст себя сбить и тем более запугать!

— Бур — это вещественное доказательство, мастер! И он останется у меня.

Тауфлиб мгновение помедлил. Потом пожал плечами и, ни слова не говоря, покинул двор. Лапидиус смотрел ему вслед, раздумывая, как расценить этот жесткий разговор. Он хотел добиться от Тауфлиба признания, но не удалось. С другой стороны, мастер неоднократно уклонялся от правды, так что под давлением он, возможно, и заговорит. Признается, что он «сын дьявола», что посылал своего слабоумного подручного на убийства? А так ли это? Горм, конечно, зависел от своего мастера. Но всегда ли он ему подчинялся? Вовсе нет. Взять хотя бы замечание Тауфлиба, что даже он не может «сдвинуть» Горма, если тот заупрямится. Кто же тогда имел на подмастерье большее влияние, чем Тауфлиб?

Лапидиус, волоча ноги, поплелся в дом.

Марта сидела у кухонного стола и дрожала как осиновый лист.

— Уж как я испужалась, как испужалась! Аж в дрожь бросило!

— Вижу. — Лапидиусу потребовалось лишь мгновение, чтобы оценить ситуацию. — И поэтому ты сидишь над этим? — Он указал на глубокое блюдо, наполненное водой: там лежал морщинистый комочек, который виделся так, будто сухие ветки смотали в круглый клубок.

— Ага, хозяин, нее, хозяин. Энто ерихонская роза[15].

— Давай-ка, успокойся и расскажи мне, что это такое.

— Ерихонская роза, хозяин. Коли хошь счастья и удачи, а не порчи и смерти, надоть ее иметь. Щё ее называют «цветом воскресения», потому как она кажнай раз встает.

— Так речь идет о невзрачном растеньице, которое по-научному называется selaginella epydophylla?

Марта как-то сразу успокоилась:

— Она совсем суха, а коли положить ее в воду, вся раскрывается, и скоко ее так ни держи, не повянет. Три тыщи лет этой розе-та.

— Ага. Ну да. — Лапидиусу пришло на ум, что он слышал нечто подобное об этом растении. Рыцари Крестовых походов завезли ее из Святой земли. Воде, в которой она лежала, приписывались целебные свойства, а также считалось, что она воспоможествует при родах. — Марта, Марта, ты день ото дня становишься все набожнее. Сначала Мадонна-Заступница, потом карманный алтарь, а теперь вот иерихонская роза.

— Все потому как сильно я пужаюсь, хозяин. Вы-та ушли, а Горм сызнову был здеся.

— Что? Горм снова приходил?

— Ага, хотел к Фрее, поганец. Так зыркал на меня да все говорил, что должна впустить его наверх. Токо я его отшила. Нету хозяина, говорю, да и все тут. А он все меня морочил, мол, дьявол он, потому и должон, а ежели я… и… и… я до смерти испужалась! — Марта снова задрожала.

— Успокойся, — сказал Лапидиус и подсел к ней.

Виду он не подал, но тревога забила в его мозгу во все колокола. Горм назвал себя дьяволом? Может, на самом деле он не так глуп, как кажется? Он был третьим «сыном дьявола»? В упряжке с Тауфлибом и Фетцером?

Марта громко шмыгнула носом:

— А как токо я взяла в руки розу, он и убрался.

— Так ты его в дом не впускала? — уточнил Лапидиус.

— Нее, не пущала. Откушаете чё, хозяин? Оно, конечно, путного-та у меня ничё нет, так испужалась, что все из рук валилось, вот и не сготовила. Токо хлебца с маслицам. Да щё есть отвар для Фреи.

Лапидиус почувствовал крайнюю усталость. Шесть часов бродил он по горам, все на ногах, все в напряжении, под конец еще и пришлось выдержать словесную дуэль с Тауфлибом. И теперь ему не хотелось ничего, кроме как спать. Пусть еще светлый день, но пару часов подремать не помешает.

— Нет, есть я не хочу. Дай Фрее питье. Я буду у себя в лаборатории. Только буди меня в крайнем случае.

— И на ужин неча сготовить, — не унималась причитать Марта. — Завтрева надоть на рынок.

— Будет тебе.

Лапидиус подавил зевок и поднялся. Он хотел пройти прямо в лабораторию, но потом подумал и пошел вначале в переднюю, где придвинул тяжелый ящик к двери. Чисто символический акт, потому что такого, как Горм, ежели была в том нужда, такая защита не остановила бы. Но все-таки… Он перепроверил засов на двери и окна. Подняться к Фрее? Нет, позже. Он свернул в лабораторию, где любимое кресло уже ждало его, и удобно в нем устроился.

Но сон не шел. Все тело ломило. И снова кружились мысли. К тому же все начало чесаться. То зудело здесь, то свербело там.

Вконец разозлившись, он поднялся. С тоской посмотрел на свою поломанную кровать. Как было бы хорошо растянуться на ней! Если бы только она стояла прямо!

И тут его осенило. Он взял треногу с исправленной Тауфлибом ногой и подставил ее под покосившееся лежбище. Уже лучше. И только когда он подложил еще и изрядной толщины фолиант в деревянном окладе, поверхность более-менее выровнялась. Жаль, конечно, использовать ценную книгу в таких низменных целях, но плевать. Сегодня плевать. Он с наслаждением вытянулся на ложе. Теперь мешал яркий свет в комнате. Прикинув, что при свете ему не уснуть, он решился еще на одно кощунство. Он встал, взял другой драгоценный труд и, раскрыв его, положил на глаза.

Теперь все было как надо, и он почувствовал, как сладкая дрема расслабляет его члены. Засыпая, он еще повернул голову к слуховому каналу и прошептал:

— Фрея, я приду к тебе. Только потом.

ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

Лапидиус проснулся, протер глаза, еще не понимая, как долго он спал. Лаборатория была залита ярким солнечным светом. Четверг сегодня или уже пятница? Тень от лабораторного стола подсказала ему, что сейчас утро. Он проспал остаток вчерашнего дня и всю ночь. Интересно, Марта уже встала? Он прислушался, но ничего не было слышно. Ладно, пора вставать! Одним махом он вскочил с постели и поспешил в кухню. Слава богу, Марта, добрая душа, уже