– Понял, будет сейчас…

У сержанта Миликова выдался, мягко говоря, трудный день.

С самого утра. Сначала жена, а потом и теща вцепились в него, как клещи, оттого что дома «вечно все не работает, все сломано и денег нет». Дети, по мнению этих двух бешеных выдр, отца не видят, жрать, как всегда, нечего, а «у соседской собаки даже ошейник, кажется, золотой»… И «все люди как люди, один наш в менты подался, идейный…» А «устраиваться надо уметь, но он ведь нашел место, где даже на лапу получить нельзя».

На возражения сержанта, что, мол, на лапу он брать не умеет и не за тем в милицию пошел, поднимался дикий ор, в стиле «уметь надо в жизни устраиваться».

На самом деле Миликов понимал, что все это – гнусная ложь и гадость, потому как денег в доме хватало. Зарплата, слава богу, после реформы позволяла жить безбедно. Однако «кажется, золотой ошейник соседской собаки» покоя не давал…

Брак сержанта трещал по швам уже давно, но в последнее время жизнь сделалась совершенно невыносимой. Единственное, что удерживало его, – это две дочки-близняшки, которые только-только пошли в первый класс. При детях Миликов не ругался, считая это безнравственным, и спускал скандал на тормозах. Чем уверенно пользовалось женское население квартиры.

Сержант никак не мог решить, что хуже: зрелище отца, бьющего мать и бабушку, или зрелище матери и бабушки, гнобящих отца.

Жену свою Миликов любил и искренне полагал, что ее сбивает с пути истинного теща. Ударяться в загул ему было не с руки, не было желания. Что, безусловно, естественно: какие могут быть желания у замордованного семьей мужика? Таким образом перед сержантом во всей своей неприглядности встал вопрос, который в той или иной степени трогает всякого мыслящего человека: «А что же, собственно, делать?»

Над этим вопросом и мучился Миликов, патрулируя вокзал. Он блуждающим взглядом осматривал кипящее людское море. Автоматически фиксировал подозрительных, контролировал пути перемещения крупного багажа, выискивал орудующих в толпе карманников – одним словом, спокойно, но несколько отстраненно выполнял свою работу.

– А дома ремонт не делался полгода… – бормотал он себе под нос обидные слова. – Мужика нет… Честные все стали… Бона как другие-то…

Миликов сплюнул. Потом спохватился и, невольно озираясь, растер плевок ботинком.

«Ей-богу… Бить надо… – тоскливо подумал он. – А не хочется…»

Троица, одетая довольно тепло, в новенькие, будто бы свежекупленные, зимние комбезы уверенно прошагала через центр зала.

Тяжелые рюкзаки на плечах. Один с чемоданчиком, в которых обычно носят портативные компьютеры.

«Смотрят вниз, глаз не поднимают… – отметил сержант. – Морды знакомые… А у того, что постарше, костяшки пальцев сбиты. Дрался… Битие определяет сознание. Да. Бить или не бить, вот в чем вопрос… Где ж я их видел?»

Он было совсем уж собрался остановить странную тройку, но…

Но почему-то остался стоять у стены, проводив собранных, как в поход, мужичков взглядом.

– Поезд номер пятьсот сорок четыре Москва – Екатеринбург отправляется с пятого пути… – прогудел динамик.

«Потому так и оделись, в холода едут, – сообразил Миликов. – Ну и ладно… А может, и нигде не видел. Может, почудилось? Тут намелькается народу за день…»

Он на всякий случай припомнил доску с портретами «Их разыскивает милиция». Никого похожего.

Ну и ладно.

«Мужика дома нет… Ошейник у собаки… Честных развелось…»

Миликов с хрустом выпрямился, отметив, что вдруг ни с того ни с сего начал горбиться. Оправил ремень.

– Ну все, хватит. Покатались. Приеду – в морду дам, – решительно произнес сержант и подмигнул какому-то небритому путешественнику, ожидающему своего поезда. – Так-то.

Портреты «для ознакомления» доставили в отделение милиции только утром. Таких листовок было множество. Обычно они касались лиц, которых пока не за что было определять в федеральный розыск, но требовалось разыскать. «Без шума и пыли».

Миликов, выходя на патрулирование, только мельком ознакомился с «новичками». Своих проблем хватало…

– Ну что там, Леша? – не дождавшись требуемых данных, Калугин снова связался с Ивановым.

– Владимир Дмитриевич. – В голосе Алексея послышались официальные нотки. – Вы очень нужны в техническом отделе. Подойдите, пожалуйста. У нас тут… – Он замялся. – Внештатная ситуация.

– Оригинально. – Калугин повесил трубку.

Через несколько минут он был в техническом.

Иванов сидел перед большим монитором и рассматривал какой-то журнал.

– Что случилось?

– Проблема, Владимир Дмитриевич, – вздохнул Алексей. – Вот смотрите…

Он провел пальцем по монитору.

– Дата… Адрес… Идентификатор… Как раз десятая камера. Примечание.

– Данные отсутствуют, – прочитал Калугин. – Она что, сломалась?

– Вот смотрим дальше. Днем позже. Ссылка на файл. Днем раньше. То же самое. Исключительно удачная поломка, видите ли, точно в день операции.

– Отчет ремонтной службы?

– Нету никаких отчетов. Камера работает. – Иванов посмотрел в глаза Володе. – Но данных… нет.

– Шикарно. – Калугин потер лицо ладонями. – Знаешь, как это называется?

– Еще бы…

– Диверсия… Список операторов, дежуривших в этот день. Перелопатить… Нет, сначала список. Потом я скажу, кого посадить за перелопачивание логов, я хочу знать все обращения, сделанные за тот период. Я хочу знать все операции… Телефонные звонки… Все!

– Список тут. – Алексей вывел на экран файл. – А вот лист обращений к системе видеонаблюдения.

– Отсортируй по часам… – Калугин прикипел к монитору.

Иванов провел сортировку и погнал полосу скроллинга вниз.

– Дальше… Еще дальше… – Калугин прикинул в уме время. – Между десятью и двенадцатью. А может быть, и раньше. Он должен был обнаружить… Нет! Стой! Мы так ничего не поймем. Дай мне выборку, кто вообще в тот день обращался к системе.

Алексей вывел на экран фамилии семи человек.

– Хорошо… Теперь мне надо знать, где они сейчас.

Иванов показал пальцем на цвет букв. Пятеро горели зеленым. Двое красным.

– Эти на работе сейчас. А эти два дома.

– Отлично! Свяжись с теми, кто еще тут. И попроси их собраться… Возьми какой-нибудь кабинет, но смотри… Чтобы все было…

– Я понял.

– Если понадобится, людей возьми с собой.