– Ты жива? – Ее обняли дрожащие руки Угляны. – Погоди, я огонь…

Она застучала кресалом, посыпались искры, запылали тонкие веточки и береста. Посветлело, и Младина испытала громадное облегчение, увидев, что изба пуста – никого, кроме нее и Угляны. О незваных гостях напоминала только валяющаяся метла да сдвинутые лавки и стол.

– Что ты сделала?

– И-и… не зна-аю, – всхлипывала Младина, утираясь подолом сорочки. – Откуда они?

– Из Ящеровой задницы! – в сердцах ответила Угляна. – Не отвязались сестры мои любезные! Видать, всей сворой колдовали, подходы к нам искали. Мстят за Ру… ну, за ту, которую ты там в лесу уложила. – Она не стала называть умершую по имени. – Пробрались все-таки. Целой ратью навалились!

После того случая они приняли меры: уложили вокруг избы веревку кольцом, с наговоренными узлами, а в узлы завязали обережные травы. Защита помогла, и злобным бабам понадобилось немало времени, чтобы найти способ прорваться. Похоже, всех мертвецов своего рода пригнали!

– Как же ты их… – заикнулась Угляна, но замолчала.

– Не знаю. Это не я…

Младина уже не удивлялась тому чувству, что в ней порой просыпается иное существо и делает ее руками такие вещи, которых она сама никогда бы не сумела.

До утра они не спали, но постепенно, выпив отвара сон-травы, успокоились. При свете дня все это уже казалось жутким сном, но обе знали: это правда. За день они выложили вокруг избы еще два защитных кольца, разожгли девять костерков, бросили в огонь защитные травы. В урочное время легли спать, но заснуть удавалось с трудом и ненадолго.

Однако ночь прошла спокойно. Но и на другой день Младина с тоской думала, как тяжело будет пережить зиму, если нечто подобное станет повторяться. Ох, нелегка жизнь волхва! А впереди еще Коляда, дно года, время наивысшего торжества Нави…

И когда уже в сумерках в дверь вдруг постучали, Младина уронила горшок и облилась холодным потом. Негромкий стук, казалось, потряс всю избу до самого конька на крыше.

Они с Угляной взглянули друг на друга, и в глазах волхвиты тоже отражался страх. Призраки не стучат, но ей вспомнился Паморок: не раз он вот так же приходил темными ночами. Угляна знала, что он никогда больше не придет, и тем не менее к двери двинулась легким неслышным шагом, словно боялась выдать ночному гостю свое присутствие.

– Кто там такой? – негромко окликнула она.

– Угляна, это я, Одинец! – послышался глухой голос.

Узнав его, волхвита перевела дух и подняла засов. Пригнувшись, в избу вошел человек в волчьем кожухе мехом наружу и сел на ближнюю лавку у самой двери. Он снял шапку, и Младина тоже узнала это лицо – со следами прежней красоты, скрывшейся под многочисленными шрамами на огрубевшей, обветренной коже. Борода у Одинца росла клоками и была совсем короткой.

– Велес в помощь! – Он кивнул. – Как у вас?

Одинец всегда говорил отрывисто, будто зверь, наученный человеческой речи. Младина обрадовалась гостю так сильно, как и сама не ожидала: было таким облегчением ощутить себя под защитой мужчины, пусть ненадолго.

– Да вроде все слава чурам. – Угляна кивнула в ответ. – Голодный?

– Нет. – Одинец мотнул головой. – Вот, принес вам.

Он вынул из-за спины связку дичи – пара глухарей, заяц – и положил на лавку. Младина подошла убрать принесенное.

– Все у вас тихо? – спросил он. – Не слышали ничего?

– Что такое? – Угляна присела рядом, сложив руки на коленях и внимательно глядя на гостя. – Где-то что-то случилось?

Одинца всегда тянуло к ней – много лет прожив «отреченным волком», он не совсем истребил в себе влечение к дому, воплощенному в женщине, – но, зная, что этот путь ему заказан, нарочно старался приходить к ней как можно реже. За исключением тех случаев, когда думал, что волхвита нуждается в помощи и защите.

Младина остановилась посреди избы, обернулась с дичью в руках и тоже напряженно ждала ответа.

– Худые вести. – Одинец мял в руках шапку, глядя в пол, словно в чем-то виноват, но смущался лишь потому, что отвык от людей. – Разорили… извели…

– Кого? – Младина нетерпеливо шагнула к нему.

– Родичей… твоих…

У Младины оборвалось сердце. Теперь она поняла, что на самом деле значит «помертветь». Казалось, голова сейчас лопнет от прилива крови, зато все жилы в теле разом остыли, мышцы онемели. Вспомнились недавние мертвецы…

Но ведь она не узнала ни одного лица!

Но Одинец смотрел не на нее, а на Угляну.

– Каких еще родичей? – дрогнувшим голосом уточнила волхвита. – Чьих?

– Да твоих. Бывших. Глуховичей.

Его слова дошли до сознания Младины, и она начала дышать. Даже сделала шаг, чтобы лучше разбирать тихую и маловнятную речь «волка». Только голова еще кипела, во лбу ощущалась резкая боль.

– Что случилось? – Угляна схватила его за руку, надеясь подтолкнуть боязливую речь. – Говори толком!

– Загубили их. Всех подчистую. Мои ребята чужого в лесу приметили, проследили, он туда привел. Все хозяева… – Он сделал резкое движение, будто рубил что-то. – За околицей в куче валяются. А в избах чужие «волки» живут. Голов с полтора десятка. «Отреченные». Я сам ходил, видел издалека. Не знаю их. Ребят посылал следить, говорят, раненые там почти все. Следы засыпало, откуда пришли, когда – не знаю.

– Откуда же они взялись? – с трудом выговорила Младина, еще не осознавая толком, что все это значит и чего теперь ожидать.

– Ну, откуда? – Одинец бросил на нее короткий взгляд исподлобья. – Видать, согнали их с какого места… Князь или воевода разорил, побил… Если б сами ушли, то загодя, по теплому времени, приискали бы место потише, избы поставили. А так пришли в самую зиму, в лесу, видать, мерзли да с голоду околевали… Раненые опять же. А тут весь полупустая, там же их, Глуховичей, мало оставалось. Всех и порешили, чтобы жаловаться было некому. Если бы не мои ребята, до весны бы никто не узнал. А то и дольше.

– Это были они. – Младина посмотрела на волхвиту, и та ответила ей понимающим взглядом.

Вот почему прошлой ночью к ним сюда явилось множество мертвецов со свежими кровавыми ранами. Это были Глуховичи, той самой ночью перебитые злобными пришельцами. Эти самые тела, с этими самыми ранами, теперь валяются в куче за околицей Глуховичей, прикрытые свежим снегом, пеленой Марены. И в миг своей страшной гибели они пришли к Угляне – последней из рода. Ее они окропили своей остывшей кровью – то ли хотели проклясть, то ли попрощаться…

– И что теперь будет? – задала Младина мучивший ее вопрос.

– Да вот, я к тебе и пришел. – Одолевая явную неохоту, Одинец снова взглянул на нее. – Сходила бы ты, девка, к своим родичам. Ну, в Залом-городок. Расскажи старейшине. Пусть мужиков собирают. Или как они там себе решат, то не наше дело. Они, волки-то, смирно всю зиму сидеть не будут. Что там припасов было-то, у Глуховичей? Все подъедят да пойдут искать себе поживы. Куда пойдут, не знаю.