Ведома подавила вздох. Выходило, что не в добрый час они с Равданом встретились: ее мать больна от тоски разлуки, его мать помирает у нее на руках из-за «голодной грызи». А что будет, когда помрет? Она не верила, что Уксиня поднимется, хотя и молчала об этом. Если бабью болтовню о ее вине поддержат мужики, изгнание – это еще самое мягкое, что ее может ожидать. А то ведь в реку бросят – вернут обратно, откуда взята. Спасибо, батюшка водяной, нам твоя дочь не пригодится…

– Не бойся! – Равдан обнял ее. – Я мою жену никому не отдам. Не хотят с нами жить – уйдем, без них обойдемся. А от тебя я никогда не откажусь.

В его серых глазах отражалась непреклонная уверенность и решимость стоять за свое до конца. Родимого пятна, давшего ему имя, при открытых глазах было почти не видно; но вот он моргнул, и словно мигнул еще один глаз – цвета запекшейся крови. Это производило зловещее впечатление, и не зря бабы в последние месяцы чаще говорили, что, мол, Краянов меньшой сынок от рождения злой судьбой мечен, вот и привел злую судьбу. Но Ведома почему-то верила, что этой меткой судьба указала ей именно того, кому она предназначена. И даже эта метка нравилась ей, казалась красивой, а так бывает, только если встретишь настоящего суженого. А что родичи мужа молодуху не привечают – эка невидаль! Это еще с тех времен идет, когда перестали на сестрах жениться, а всякая девка, взятая со стороны, казалась русалкой, лешачихой, навкой…

Нет, Ведома не жалела о той купальской ночи! Когда она видела Ингвара ладожского, голядина Коригайлу, Зоряна или прочих охотников взять ее замуж, с ней не происходило ничего подобного – не делалось тепло на душе, не возникало ощущения близости, общности с этим парнем, которого она знает так недолго, но уже так хорошо. Стоило ей обнять его, как тревога и страх уходили. Появлялось чувство уверенности: вдвоем они справятся с чем угодно! Пусть даже придется жить отдельно от рода – Ведома была готова к любым трудностям, лишь бы оставаться с Равданом. Никогда раньше, будучи дочерью смолянского князя и ученицей могучей колдуньи Рагноры, не чувствовала она себя такой сильной, как теперь, когда стала женой всего лишь младшего сына озерского старейшины. И ни тяготы ухода за свекровью, ни даже недоброжелательность других женщин и косые взгляды мужчин не могли заставить ее пожалеть о своем выборе.

Поручение к Ведьме-рагане пришлось Равдану очень кстати. Он давно жаждал повидаться с Лютояром – с тех пор как узнал, что Зорян увез не дочь Сверкера и отбивать ее не нужно. Отпущенный отцом на пару дней, он зашагал прямо в лес: сперва знакомыми угодьями, где Озеричи брали грибы-ягоды, потом более дикими местами, куда бабы и детишки не забирались, а только мужчины ездили за дровами.

К концу дня он тайными тропами добрался до Волчьей поляны на краю оврага, где стояли две избушки стаи – так хорошо ему знакомые и такие непривычные среди летней зелени. Но Лютояра на месте не оказалось, лишь Ворона сидел «на хозяйстве», ожидая возвращения побратимов с лова. Тогда Равдан отправился к избушке Ведьмы-раганы.

Пока добрался, почти стемнело. Зато здесь же обнаружился Лютояр и очень ему обрадовался.

– Давно хотел к тебе идти! Слышал, что в Свинческе творится?

– Ты про что?

– Ну, что у зоричей не Сверкерова дочь была?

– Слышали на волоке. Так это правда?

– К моей матери княгиня приходила.

– Княгиня? – удивился Равдан. – Приходила к твоей матери?

– Они давно знаются, еще с тех пор как мы с матерью в Ольшанске жили.

– А! – Равдан вспомнил, что его друг родился в семье Велеборовичей, а значит, в давнем знакомстве его матери с княгиней ничего удивительного нет: они свойственницы. – Слышно, княгиня захворала.

– Она еще до того приходила. Сразу, как им девку привезли.

– Какую девку-то?

– Нежанку, челядинку, что княжне служила. И где княжна – она тоже не знает! Видела ее в последний раз на поляне, как сухую сряду ей принесла. А сама ушла и на Зоряна наскочила. Он и решил, что княжна – она.

– Нежанка! Вроде помню ее, красивая была девка. Немудрено обознаться! – Равдан усмехнулся. – Стало быть, и она не знает, где княжна-то?

– И она не знает. Потому княгиня к моей матери и ходила – может, хоть Ведьма-рагана проведала.

– И что?

– А ей откуда? И про Зоряна ведь я ей сказал, – мрачно сообщил Лютояр. – Гадать пробовала: говорит, близко где-то Сверкера дочь, родная земля ее носит. Да и все.

– И что теперь?

– Что «что»? Вы там у себя на волоке не слышали чего?

Равдан покачал головой:

– Уж если Ведьма-рагана не знает, нам-то откуда? Мы в воду глядеть не умеем.

– Твоя мать умеет.

– Помирает моя мать, – с досадой ответил Равдан. – Не до того ей, чтоб княжьих дочерей в воде глядеть. Я ради нее и пришел. Нет ли у тебя такой травы – русалицей зовется? – обратился он к самой Еглуте. – Моей матери от злой грызи заваривать.

– Русальницей, – поправила Ведьма-рагана и кивнула: – Есть немного. – Только я не слыхала, чтобы от «голодной грызи» ее пили.

– Ее не одну, а двенадцать трав с нею вместе.

– Пойду посмотрю.

Еглута ушла. Всю весну и лето собирая зелия, она набирала так много, что хранить их в избе становилось невозможно. Под них была отведена особая «травяная клеть» – избушка без печи, где все балки были сплошь увешаны связанными высушенными пучками. На полках тесно стояли перевязанные лоскутами горшки, берестяные туеса и лыковые короба, где хранились истолченные или резаные коренья. В больших дощатых укладках лежали льняные мешки, помеченные для памяти шерстяными тесемками разного цвета. Только сама Еглута могла в них разобраться – или такая же умелица, способная различать сухие травы по запаху.

– Я еще у Рыси был на днях, – добавил Лютояр, когда мать вышла. – У них в гнезде еще хуже того говорят…

– Чего – хуже? – Равдан очнулся от тяжелых мыслей о матери.

– Его отец недавно в Свинческе был. Там говорят, что княгиня не просто так хворает.

– По дочери тоскует?

– Да еще хуже того! Говорят, Сверкерова старуха покойная ходит к ней.

– Чего? – Равдан вытаращил глаза.

– Помнишь старуху? Ну, в могиле…

– Еще бы не помнить! – откликнулся Равдан, хотя в мыслях его мелькнул при этом образ не столько Рагноры, сколько варяжского топора с узорным обухом.

– Вот, она. Говорят, каждую ночь приходит и возле постели стоит. И так еще рукой показывает – пойдем, мол. Хочет невестку с собой увести. А зачем ей, чего надобно – никто не ведает. Сам князь пробовал с ней говорить – она ему не отвечает. Князь сказал: была бы его дочь, бабкина любимая выученица – с той бы она стала говорить. А так пропадет и княгиня наша! Жалко, все же она мне родня, – вздохнул Лютояр.