Словно подкошенный я рухнул на колени и скуля как побитый пес, пополз на коленях к выгляженной стрелке брюк и блестящим туфлям босса.

— Благодетель, отец родной, не губи… Отслужу… Век помнить буду-у-у..

Сделал усиленную попытку облобызать начальственный туфель. Противно, но ничего не поделаешь. Туфель слабо сопротивлялся. Только бы не рассмеятся от этого театра, не переиграть.

— Ладно, господа, пока свободны. Мы поговорим с майором… по-душам. Решение приймем позднее, в зависимости от результатов… так сказать, душеспасительной беседы. — Пол явно издевался. Красовался перед подельщиками. Пыжился, лопался от счастья, подонок. Его так и подмывало попрать меня лаковым туфлем и стоять так, на виду у всех, скрестив руки на груди. Хозяин! Хозяин всего, рабов, их судеб, жизней… Кабинет опустел. Дверь бесшумно прикрылась за последним выскользнувшим из комнаты.

— Вставай, майор… Прощаю… Так уж и быть. Кто не без греха? За вертолет… надо бы заставить платить, да что с тебя взять? Но… отработаешь… Отработаешь?

Не вставая с колен я кинвнул головой. — Все сделаю босс! Что прикажете. Самым верным слугой буду… По гроб жизни!

—… Вот и хорошо… Слугой, говоришь? Слуг хватает и без тебя. Станешь моим цепным псом. Каким сам я раньше для властей был. Теперь для тебя одна власть — моя. Судьба твоя, — он помахал бумагами, — у меня в сейфе. Захочу — уничтожу, возжелаю — пощажу. Никто тебе не поможет. Заруби на носу — ты, ты, только ты — погубил людей. Все факты налицо. Затем, чтобы замести следы… бомбу в самолет положил… Складно выходит? Одно к одному… Но я тебе, пока… Понимаешь? Только пока ты хорош, поверю. Может… действительно судьба так сложилась… Поверю. До тех пор не даю делу хода, покуда ты мне служишь верой и правдой, как Родине-матери не служил. — Пол передохнул, ослабил узел, приспустил галстук.

— Новым вертолетом фирма не обзавелась. Так, что потрудишься на грешной земле, для начала — водителем на моей машине. Но зарплату тебе срежу, не обессудь… Согласен? Вот и хорошо. Дальше… что делать будем с деньгами набежавшими за… проведенное в Чечне время?

— Забирайте их, хозяин…

— Не указывай! Теперь станешь отвечать, только на мои вопросы. Молчание — золото, запомни. Что бы не увидал, не услышал — будь нем как могила. Ну, так и быть, оставлю тебе деньги, для меня это, крохи, а тебе — приятно. Квартира остается за тобой. Живи. Завтра с утра — на службу. Машину к восьми подашь. Секретарь все объяснит. Свободен…

Изображая страшный упадок сил и душевное смятение я повернулся и слегка пошатываясь как пьяный вышел из кабинета. Видимо Пол сразу переговорил с секретаршей о понижении моего статуса. Видно и присутствовавшие при аутодофе просветили желающих о происшедшем в кабинете унижении и самобичевании. Неуспел спустился вниз как серетарша окатила меня таким брезгливым, презрительным взглядом серых, немного на выкате глаз, будто перед ней не человек, с которым раньше всегда приветливо здоровалась, разговаривала, шутила, а мокрица, кусок грязи. Ну, что-же, прийдется, майор, привыкать к новому положению.

Странная пошла жизнь. Меня сторонились словно прокаженного, в упор не замечали, на мои приветствия не отвечали. Коллеги-водители, механники, служащие, даже мойщик машин и уборщик гаража прекращали при моем приближении разговоры, бросали недокуренные сигареты и выходили из курилки. Механики добросовестно обслуживали автомобиль, мойщик мыл и полировал корпус, уборщик пылесосил салон, но со мной ни кто не общался, хотя и открытых гадостей сослуживцы не делали, а могли бы. Получился своеобразный бойкот. На душе противно, словно загадили мою душу по самый верх, жить стало тяжело, но — необходимо. Только я знал правду. Одному мне положено судьбой отомстить за экипаж, за строителей, контрактников, неведомых мне пилотов разбившегося самолета.

День за днем я возил ненавистного человека, улыбался, холуйски выскакивал открывать дверку, научился даже сдергивать форменную кепчонку, подхватывал кейс, провожал до дверей. Стал противен самому себе, но держался. Изучал распорядок дня, маршруты, привычки…

Прошло три месяца. Постепенно Пол привык ко мне, будто к ежедневно употребляемой вещи, постоянно обнаруживаемой на одном и том же месте. Как к полотенцу, зубной щетке, домашним тапочкам. Стал чаще заговаривать со мной на житейские темы, вспоминать прошлое. Проговорился, что служил не в органах, как намекал раньше, а в милиции, в Казахстане, в Богом забытой Тургайской области. Расказывал каким в молодости слыл ходоком по бабам, ни одной юбки не пропускал…

Мгновенно всплыло в памяти прошлое — Вероника… Перехватило дыхание, но рука не дрогнула, машина не вильнула, не изменила скорость. Мне было трудно не подать виду, однако сдержался, зажал сердце, не дал волю эмоциям. Вот откуда Пол! Сократил от Половникова! Теперь понятно что он на самом деле представляет. Что же, счет еще подрос.

На старости лет бывший мент умерил свой жеребячий норов. Мало того, изрядно побаивался своей супружницы, дочки все еще влиятельного политического деятеля, бывшей на пару десятков лет моложе мужа. Видал ее несколько раз. Женщина казалась пообразованнее муженька. У знавших поболее моего сотрудников фирмы сложилось впечатление, что держала женушка своего благоверного в крепкой узде да на коротком поводке. Возможно он ее кроме всего прочего и любил, а детей, поздних, тяжело давшихся, как сам однажды проговорился, обожал. Это чудовище, без колебания и эмоций пославшее на смерть десятки, а может и больше, невинных людей, млело от своих пацанов, ублажало жену, являлось примерным семьянином.

Внешне все в семействе выглядело абсолютно пристойно, но только для непосвященных. Я же был для него рабом, вечным, неоплатным должником, поэтому Пол и приблизил к себе. Доверил то, к чему другого, не столь зависимого от него человека, никогда бы не допустил. Оказалось — слаб человек. Не устоял Пол перед чарами нашей секретарши. На людях их отношения оставались самыми, что ни на есть официальными, оба умели держать себя в руках. Только раз в неделю секретарша брала отгул и уходила пораньше, а сам хозяин по этим дням тоже не засиживался в оффисе, выезжал на объекты.

Манера наблюдения у него была своеобразная. Если все шло нормально, босс не выходя из салона медленно проезжал по стройплощадке, не покидая Мерседеса и возвращался назад в оффис. Стекла ведь тонированные и определить есть кто в машине или нет практически невозможно. Да строители старались лишний раз не пялиться на хозяйский лимузин, от греха подальше. Если уж Пол обнаруживал нечто, по его пониманию, достойное внимания и разноса, то всем доставалось полной мерой, мало не казалось.

В заветные для Пола дни, высадив шефа возле малоприметного особнячка, я объезжал намеченные объекты в гордом одиночестве, фиксируя недостатки, бросающееся в глаза детали строительства. Потом докладывал со всеми подробностями умиротворенному любовными утехами начальству.

План сложился сам собой. Граната, давно полученная вместе с посылкой, мирно покоилась в надежном месте. Осенью темнело рано. Район особнячка днем оставался практически безлюден. От ворот к калитке вела небольшая аллейка, не просматривающаяся ни с улицы, ни из окон. Последнее время у хозяина возникли какие то сомнительные проблемы с другими строительными, и не только строительными фирмам. На всякий пожарный случай мне выдали пистолет, патроны, разрешение на ношение оружия. По заведенному на этот случай обычаю я провожал начаьника до дверей, убеждался, что все в порядке и только когда дверь за ним закрывалась, уходил к машине. После сеанса любви, наоборот, ждал босса в машине. Стальная дверь особнячка, как это ни странно, открывалась внутрь, это облегчало задачу.