Завтракали вместе, потом Алик отправился на работу, а я в Кремль. Когда приближался к Кремлю, меня вдруг словно теплой волной обдало: вот если бы сейчас встретить ее! И мы пошли бы вместе. Ах, господи. Но была пятница, рабочий день, и я знал, что она сегодня работает – студенты строительного техникума проходят практику на стройке. Так что надежды нет. И все-таки. Ну хоть в спецовке встретить. Не до ночи же она будет раствор таскать.

Ростовский Кремль мне очень понравился. Мощные купола Успенского собора (XVI в.), небольшая по теперешним понятиям площадь перед ним – на ней собиралось «вече», – звонница о четырех куполах с десятком колоколов, больший из которых – «Сысой» – весит две тысячи пудов. Солидная крепостная стена с церквами, расположенными по углам. Множество башенок, пристроечек, портиков, карнизы, золотые флюгеры в виде льва с булавой… Ко всему прочему отреставрирован он самым лучшим образом – ровно до той степени новизны и сохранности, что не производит впечатления новенькой и мертвой игрушки. В одном из дворов Кремля привязанная белая лошадь с лохматой гривой ела овес, и сердце екнуло: всадник с пикой и мечом где-то в стенах Кремля и еще вернется…

Походив снаружи, я отправился внутрь – в палаты, где теперь музей. Иконы, тяжелые золотые кресты, шлемы, копья, хоругви… И все же больше всего мне понравились переходы по крепостной стене. И церкви на пути, по углам. Одна из них – покрытая позолотой внутри, с гигантскими фресками, главная – Страшный суд… В одном из переходов ступеньки вниз, каменная клетка и – цепями прикованный человек. Муляж, конечно. Но в те времена это был не муляж, и, идя на молитву, князь мог сделать несколько шагов в сторону и насладиться сценой, олицетворяющей его власть над людьми… Вот так.

Осмотрев Кремль изнутри, я вышел, походил вокруг него снаружи и еще раз подивился, как хорошо он вписывается в теперешний город.

Нравилось мне все это, и не хотелось уезжать. История! Но – решил так решил. Упрямство меня обуяло.

И вдруг я увидел Нину. И Алика с ней. Они шли по улице, навстречу мне, и Нина, глядя на меня, улыбалась.

Она была в той же обтягивающей «лапше» и в тех же серых брюках.

А Алик, молодой, красивый, раскованный, шел рядом с ней и тоже улыбался, но не очень весело, а скорее грустно.

– Ну, ты как, уезжаешь или нет? – спросил он.

– Да, конечно, – ответил я. – После обеда еду. Сегодня в Ярославле буду. Здесь близко.

Нина молча и как-то внимательно смотрела на меня, с каким-то смыслом, я даже чуть не спросил у нее, что она хочет сказать. Но не спросил, а она молчала, и тогда я сказал:

– Давайте я вас сфотографирую.

Сфотографировал их с Аликом (они не обнимались, держались на расстоянии, что я с удовлетворением отметил), потом Нину одну у кремлевской стены, потом она сфотографировала нас с Аликом.

Потом мы немного прошлись по улице, и Нина сказала:

– Вот мой дом родной, общежитие. А вон мое окно.

Это был двухэтажный обыкновенный дом, а окно на втором этаже точно такое же, как и все остальные. Судя по выражению Аликиного лица, он уже знал этот дом и окно – значит, получалось, что Нина сказала это для меня? Но это уже не имело значения, ведь я решил уезжать.

Все же мучительное было чувство. Наконец мы обменялись адресами все трое, а я дал еще свой телефон и сказал, глядя на Нину:

– Будешь в Москве – звони обязательно. Ладно?

– Обязательно, – сказала она.

И у меня опять сердце заныло. Такая она была беззащитная в этой своей «лапше», такая тихая и мягкая, с трогательным чуть румяным личиком и кудряшками. Мне вдруг подумалось, что вот я такой взрослый и суровый мужчина, а она такая слабая и беззащитная, и я ее покидаю. А Алик стоял рядом и улыбался, но когда я так подумал, он вдруг еще придвинулся к ней и взял ее под руку. А она осторожно так руку свою у него отняла…

– Ну ладно, – сказал я. – Всего хорошего вам. Приеду в Москву сразу фотографии сделаю. И пришлю. Пока!

Повернулся и пошел. Медленно шел, обернулся даже, но, увы, Нина не бежала за мной, бросив Алика.

Твердый характер – это, конечно, хорошо, но боже мой, сколько же стоило трудов собрать свои вещи, привязать их, как обычно, к багажнику и раме велосипеда. И ведь не получалось никак это привычное действо – дважды пришлось перевязывать. Одно помогало – дождя как будто бы не предвиделось, светило солнце, хотя ветер, похоже, был встречный. Но до Ярославля всего километров семьдесят, и дорога хорошая. Три-четыре часа – и там.

А Алик во время моих нескладных сборов сидел на лавочке у дверей гостиницы и смотрел. После нашей встречи у Кремля он проводил Нину домой и пришел теперь меня проводить. Один раз он сказал:

– Оставайся. Я тебе Нинку на сегодняшний вечер уступлю, хочешь? Куда ты торопишься-то?

Я же, помню, сделал этакий высокомерный вид и будто бы даже хмыкнул слегка: неужели, мол, ты всерьез думаешь, что меня, взрослого, бывалого человека, путешественника, объехавшего чуть не всю Россию на своем двухколесном, чего только не повидавшего, – неужели ты всерьез думаешь, что меня можно этаким соблазнить? «Уступлю»! Что это такое – «уступлю»? И потом: если бы я захотел…

Ну, в общем, собрался я наконец, пожал руку Алику, вскочил в седло и поехал. Через лабиринт улочек нужно было выбраться на Ярославское шоссе, а прежде я решил сделать «круг почета» вокруг Кремля на прощание, сделал его (проезжая по Нининой улице, не удержался и пристально всмотрелся в окна на втором этаже, но ничего не увидел…), выбрался на шоссе налег на педали… И вдруг обнаружил, что эти места я как будто бы уже проезжал. Что за мистика? Остановился, осмотрелся. Ну, конечно. В своем безудержном стремлении к Ярославлю я перепутал направление ровно на сто восемьдесят градусов.

Развернул свою машину и опять налег на педали. И выехал наконец на шоссе, которое вело точно к Ярославлю. И тут же почувствовал, что ветер, как я и думал, встречный и довольно-таки ощутимый. В этом я не ошибся. Но вот вопрос: ритм, где же мой установившийся с самого начала свободный и легкий ритм? Куда он делся?

6

Я сидел, прислонившись к стволу березы на 22-м километре от Ростова, и в голове у меня была какофония