Его более спокойный товарищ лишь равнодушно пожал плечами, изучая острие длинного охотничьего ножа, выпавшего из разжатых пальцев ночного гостя.

— Хорошая штука… Удачный вышел бросок! Можно снять шкуру с того бобра, что я видал у заводи.

Гордас не мог скрыть раздражения и все еще ходил по поляне кругами, теребя начинающую отрастать темную челку:

— Ты будто привык к смертям или делаешь вид… А если бы он пришел не один? А если бы мы с тобой оба спали?!

— Да-да, мы в расчете, дружище. А я заслуживаю дюжины ударов бичом за свое разгильдяйство. Больше такого не повторится. Хм… не один… Мы тоже не одни и могли бы…

— Нет. Я не буду убивать парней просто так, без угрозы для собственной жизни.

Харди с усилием воткнул нож в землю, повертел рукоятку в ладонях, откручивая наконечник.

— Слушай, а тут ведь порошок, ага… Может, яд, как думаешь?

— Лучше бы тебе его не трогать! Дай мне!

— Погоди, погоди, запах приятный… Аха! Страшно пробовать на язык, но я уже вдохнул, так что к утру у тебя на руках может быть два трупа.

— Харди, что ты творишь, оставь уже эту гадость.

Гордас выдернул из рук парня рукоятку ножа и одним махом высыпал все содержимое в огонь. Пламя вспыхнуло и зачадило, а Харди смеялся, катаясь по земле и нелепо запрокидывая назад голову на тощей шее. Взгляд его помутнел и стал совершенно бессмысленный.

— Да откуда же ты взялся такой глупый цыпленок?!

Очнувшись утром, курсант ничего не будет помнить из событий прошлой ночи, и первым делом попросит Гордаса его развязать.

А потом дни и ночи потекли без особых происшествий, разве что Шалок однажды наткнулся на раненого кем-то кабана, удачно сумел отпрыгнуть в сторону и пырнуть секача ножом в бок. Харди в тот вечер приготовил особенно вкусный ужин, а на запах жареного мяса из леса вышел еще один молодой марионец.

Насытившись, он сухо поблагодарил за угощенье и тут же ушел, несмотря на предложение Гордаса присоединиться к друзьям. А еще через несколько дней тело этого молчаливого парня Харди выловил в реке, когда охотился на бобров, но браслета при старом знакомом уже не было.

В начале второго месяца Гордас уже не считал путешествие на Маракх развлекательным мероприятием. И если первое время он пытался разговорить и без того общительного Хайди, задавал вопросы о его прошлом, что-то рассказывал сам и даже шутил над их не таким уж бедственным положение, то теперь Гордас все чаще уходил в себя и молчаливо обдумывал текущие планы.

Похоже, подобные метаморфозы происходили и в сознании напарника. Да тут еще Харди подвернул ногу, кубарем скатившись с холма прямо в холодную реку, два дня парень хромал, а потом сутки не поднимался с лежанки, отказываясь от еды. Мужчины стали общаться больше по реальному положению дел и редко вспоминали вслух прежний комфортный быт. Бешено тянуло домой.

Гордасу все чаще снилась девушка с длинными золотистыми волосами. Он чувствовал на своей руке ее тихое сонное дыхание и просыпался от невыносимого желания обнять и расцеловать родное, милое лицо, увидеть в ответ ласковую, зовущую улыбку.

«Соня! Как еще долго мне быть в разлуке с тобой… Время будто остановилось, замерло, словно хищный зверь в засаде, готовя новый удар. Надо сосредоточиться на самом насущном — еда, ночлег и безопасность, но порой твой образ сам появляется перед глазами и хочется взвыть… Я должен вернуться живым, и я это сделаю. Для тебя и… для него тоже».

— Харди, я вчера нашел тропу на болото. Кажется, там кто-то уже проходил до меня — довольно широкий след, здорово примята трава. Пойдем вместе, там могут быть ягоды.

— Иди один, у меня не получится.

— Нога еще очень болит? Опухоль вроде спала. Ладно, принесу тебе мох, обвяжем вокруг лодыжки, вдруг полегчает. Только не раскисай, слышишь? Оставить тебе большой нож? Я возьму тот второй — самодельный.

— Стой! Еще забери чужие браслеты.

— Зачем?

— У тебя они сохранятся лучше.

— Эгей, брось ныть! Мы же убрались от прежней стоянки и еще не разводили огонь, нас не должны вычислить. Никто к тебе не придет, не трусь, а я постараюсь принести ягод. Любишь сладкое?

— Люблю. Сладкое… Ха-а-х… Самое сладкое — это женщина, правда же? Особенно, когда она тоже хочет тебя…

Гордас с тревогой смотрел на капли пота, обильно стекающие со лба товарища, Харди тяжело и хрипло дышал. Что за дрянь он сумел подцепить? Подумаешь, легкий вывих сустава, раны не было, откуда взяться заражению. Или это простуда после недавнего купания, любой эридоктор поставил бы парня на ноги за десять минут, мгновенно проведя диагностику и введя в кровь нужное лекарство. Кому нужны эти «крысиные бега», если рискуют умереть ни в чем не повинные люди…

— Я останусь с тобой. Мясо мы достаточно навялили впрок. Хочешь воды?

— Да… Никак не могу напиться. Внутри меня что-то горит. А еще хочу ягод. Они, наверно, такие сочные… Ты обещал принести.

Гордас досадливо развел руки, показывая этим жестом свое искреннее сомнение.

— А если я их не найду, может, там и не водится ничего съестного.

Харди зашелся таким надсадным кашлем, что даже привстал с импровизированной постели.

— Ты не можешь сидеть возле меня все время, я не младенец, мне не надо менять штаны и кормить из ложки. Ищи тропы через болото, тебе пригодится.

— Ты хотел сказать: «нам пригодится»!

— Пусть так… мне все равно…

— Ты рано сдаешься. Что с тобой стало? Раньше ты толкал меня в бок, стоило мне слегка загрустить.

— Я просто устал, понимаешь, я чувствую, что не справляюсь. И ведь будет только хуже. Знал бы ты, как я ненавижу этот лес, он сводит меня с ума, здесь так пусто, так тихо. Мне многда кажется, что деревья смотрят на меня и шепчут ехидно: «Не надейся отсюда удрать, дружок, ты уже наш, мы тебя никуда не отпустим».

Не-ет, Горд, эти забавы не для меня. Отец-то давно разобрался, что я не годен, оттого и не напрягал занятиями. Я не хочу драться и выгрызать себе местечко получше. Да, я люблю разделывать мясо, но мясо для запекания или варки. Я обожаю готовить еду и украшать стол. И еще пить вино и танцевать с девушками. Я привык спать в мягкой постели и ходить босиком по теплому чистому полу. И почему я, как последний дурак, должен сдохнуть на куче гнилого хвороста — это не мой выбор! Я не хочуууу!

Скрипя зубами, Харди вытянулся на лежанке и судорожно замотал головой из стороны в сторону.

— Я скоро сойду с ума, мне надоело каждый день видеть перед глазами эти бревна, они меня разда-авят…

Потрясенный откровенностью друга, Гордас пытался подобрать наиболее подходящие слова для неловкого утешения:

— Ну что ж, детские игры закончились, надо признать, прогулка слегка затянулась, но ведь мы готовились к ней годами, мы знали, что нам предстоит. Подумаешь, лес… Потом будет пустыня, а дальше снега… Скоро твоя лихорадка пройдет, и ты снова будешь бегать за водяными крысами как олень во время весеннего гона.