– О боже, неужели ты никогда не была в подпольных клубах? – спросил Густав.

– Сколько пробелов в образовании, – произнёс Мартин. – О’кей, мадемуазель, мы организуем для вас членский билет…

У «французов» по какой-то причине оказалось закрыто, и они пошли в «Спрэнгкуллен». Сесилия встретила нескольких знакомых и разговаривала с ними, пока Мартин и Густав снова заказывали пиво. Мартин наблюдал за ней из другого конца помещения. Фиксировал все её жесты, подрагивание плеч при смехе, поворот головы и направление взгляда, которым она обводила помещение, пока они не встретились глазами, после чего она улыбнулась, а он улыбнулся в ответ, и она, всё ещё улыбаясь, снова посмотрела на кого-то из своих приятелей.

Вернувшийся Густав приволок в руках кучу бутылок.

– Где Сесилия? – спросил он. – Она покинула тонущий корабль? Назрел бунт? Она поплыла на закат в одиночестве?

– Она встретила каких-то знакомых.

– И они увезли её на более плодородные земли.

– О чём ты говоришь?

– Береги свою девушку, горемычный ты наш, ибо она способна очаровать не одного влазня.

– Ты вообще знаешь, что означает «влазень»? – рассмеялся Мартин.

– Кажется, в восемнадцатом веке так называли парня. Нет?

– Влазень – это зять. Но «ибо» тут, да, к месту.

– Смотри, она идёт к нам. Вечер спасён! Сесилия! Сисси! Бери пиво. Тебя кто-нибудь называет Сисси? Ты против этого не возражаешь? У тебя не было никаких детских травм, полученных в школьном дворе? Никаких жутких тёток с пробирающими до костей голосами? Мы думали, тебя поглотила пучина черни. Ты, часом, не стащила мою зажигалку?

IV

МАРТИН БЕРГ: Возьмём такую вещь как влюблённость. Вы когда-нибудь влюблялись?

ЖУРНАЛИСТ: Э-э…

МАРТИН БЕРГ: Разумеется, да. Помимо всей этой неземной и возвышенной дрожи [делает нетерпеливый жест], которую обычно ассоциируют с влюблённостью, она может означать нечто совершенно чудовищное. Разве нет? Как всё это выдержать? Как вообще понять то, что с нами происходит? Но мы знаем, в чем суть, потому что Вертер страдал по Лотте, потому что Кэтрин и Хитклифф так никогда и не были вместе, потому что Арвид совершенно запутался в своих чувствах к Лидии [65]. Мы знаем это, потому что учитель шведского заставлял нас читать Сафо и Карин Бойе. Так что, когда любовь, если говорить об одной из перипетий человеческой жизни, обрушивается на нас… то мы хотя бы подготовлены к тому, что должно произойти.

* * *

– Мартин! Тебе звонят!

«Успокойся», – велел себе Мартин, выходя из комнаты и отставив в сторону записи, из которых он без особого энтузиазма пытался скроить Главу Первую нового романа. Он взял трубку.

– Привет, – произнёс Густав, – у нас тут тусовка в школе, не хочешь заглянуть? Будет группа… Уффе, как там они называются? Да без разницы. Вроде хорошая.

– Не уверен, что я в подходящей форме для Валанда…

– Ты думал, что это Сесилия.

– Нет, я просто…

– Давай, признавайся. Ты думал, что звонит Сисси, а это оказался твой старый друг Густав.

– Я вообще ничего не думал, – прошипел Мартин.

– Если ты ничего не думал, ты бы не разозлился.

– Я просто устал.

– В любом случае. Есть пиво и прочее. Можно просто заскочить по пути.

Мартин воздержался от замечания, что в Валанд вряд ли можно «заскочить по пути», поскольку Линдхольмен находится через реку и надо ещё думать, как туда добраться. Это же не Хага или ещё какое-нибудь место в радиусе «по пути».

Прошло четыре дня с их последней встречи. Четыре дня. Если вспомнить, за всё время их знакомства ни разу не было такого, чтобы на протяжении четырёх дней никто из них не подал признака жизни. И явной причины этому он найти не мог. В их прошлую встречу, конечно, случилось нечто необычное: она остригла волосы. Стояла тёплая синяя ночь, окна были приоткрыты. Мартин почти уснул, когда вдруг услышал, что Сесилия, выбравшись из-под его руки, встала с постели. Окончательно проснулся он только после того, как понял, что её нет довольно долго. Он обнаружил её в туалете у зеркала с ножницами в руках, а в раковине уже лежала куча длинных локонов.

Волосы Сесилии – это отдельная история. Похоже, у них был довольно независимый характер. Чтобы их высушить, требовалась целая вечность. Сколько бы она их ни расчёсывала, они снова возвращались в состояние изначального хаоса. В жаркие дни они превращались в плед, укутывавший её плечи и спину. Слипались от пота и вопросительными знаками намертво приклеивались ко лбу и шее.

– Можешь помочь с затылком? – попросила она его. Она оставила длину до подбородка.

Он заметил, что ровная линия не имеет особого значения, поскольку волосы всё равно живут своей собственной жизнью. Пока он стриг, она не моргала.

– Вот, – сказал он в конце концов и поцеловал затылок и бледную беззащитную шею. В молодой женщине, смотревшей на него из зеркала, что-то изменилось. Длинные волосы делали её прохожей на девчонку, без них она казалась образом из вечности, вне времени и истории.

– Ты очень красивая, – сказал он.

– Мама сойдёт с ума, – улыбнулась она.

Когда на следующее утро он тихо ушёл на работу, она ещё спала. Они не условились о следующей встрече; он думал, они созвонятся. Целый день у него кружилась голова от недосыпа – обычное состояние влюблённого – и вечером он рано уснул. В среду вздрагивал от каждого телефонного звонка. Вернувшись с работы в четверг сразу пошёл к телефону, твёрдо уверенный, что она оставила сообщение. Андерс всегда писал ему что-то мелким правильным почерком. Густав звонил в 16:30, сказал, что они пошли «в то место на Викториагатан рядом с парком». Мариэтт М звонила в среду вечером. Просит, чтобы ты перезвонил. Звонил Фредрик, хочет поговорить о Витгенштейне на неделе.

Мартин убедил себя, что она работает и позвонит в пятницу, то есть сегодня. Ещё не поздно. Он снова сел за письменный стол и посмотрел за окно.

Есть три возможных объяснения.

Она не звонит, потому что не хочет с ним встречаться.

Она не звонит, потому что хочет с ним встречаться, но очень занята: у неё неожиданно умер родственник, ей пришлось спешно уехать и пр.

Она не звонит, потому что хочет получить эмоциональное преимущество над путающимся под ногами Мартином Бергом, который в отчаянных попытках хоть чем-нибудь заняться целый вечер проиграл с Андерсом и его приятелем в скрэббл. (И произвёл на обоих большое впечатление тем, что собрал слово «пролетарский» стоимостью 63 очка.)

Не