Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя жена – атомный ледоход. Она снесет на своем пути все, что ей будет мешать. В том числе и меня, я это знаю. Ох, как это громко звучит! И это я, конечно, пытаюсь оправдать свою несостоятельность. Галка прекрасна. Я, как всегда, ужасен. Я трус и подлец. Почему я не могу жить по-человечески, почему мне неловко в этом удобном мире, который создала для меня же моя дорогая жена? По-че-му? О какой свободе я мечтаю? Ведь свобода – это прежде всего деньги. Так говорит моя жена. И почему я, взрослый мужик, известный писатель, так боюсь ее гнева?
Ничего я не умею ценить, это чистая правда.
Господи, бедный, бедный, Максим Александрович.
И ему досталось. Хотя чему удивляться. Говорят, что всем выпадает по силам. Не знаю. Мне часто казалось, что это не так. По каким таким силам мне было послано испытание с Сережей? У кого хватит сил пережить такое горе? Разве то, что я выжила, говорит о моей силе? Ничуть. Я выжила потому, что мне надо было растить дочь и поддерживать маму. Всё. Одно только чувство ответственности меня удержало на этом свете. И это говорит о моей силе? Ерунда. Я ни минуты не хотела жить. Жизнь была мне в тягость, я ее ненавидела. Самое легкое и даже приятное – выпить пачку таблеток и уснуть. Если бы я сделала это, если бы у меня хватило на это сил… Вот тогда бы я и была человеком сильным. А то, что я здесь осталась, – это слабость. Тогда я ненавидела жизнь, а теперь отношусь к ней снисходительно.
Я снова перечитала письмо и заплакала. От жалости ко всем людям, ко всем страдающим, пережившим и переживающим.
Хороший человек отличается от плохого тем, что страдает после совершения подлостей. А не тем, что подлости не совершает. Старая истина.
И я села писать ответ. Как я могла не ответить? Человек поделился со мной сокровенным, тайным. Он рассказал мне то, что, скорее всего, не рассказывал никому. Или я опять обольщаюсь? Ну и пусть. Я реагирую так, как умею. Так, как считаю нужным. Я постараюсь его утешить, сказать теплые слова: захочет – прочтет. А на нет и суда нет. Мое дело – ответить. Да и как можно не ответить на такое письмо?
Максим Александрович! Спасибо за откровенность! Это так ценно для меня, что я, честно говоря, немного растеряна. Но ведь так часто бывает – откровенничаешь с совсем незнакомым тебе человеком. Мне кажется, что это нормально – как попутчики в поезде. Я человек скрытный, интроверт, и страдаю от этого. Мне всегда кажется, что моя история вряд ли кому-то интересна. Зачем? У всех свои печали и горести. Я только одна из многих обычных и заурядных людей.
Замуж я вышла по очень большой любви. По любви, которая выпадает не всем. Это было такое огромное счастье!
И, будучи совсем молодой и неопытной девчонкой, я понимала это и дорожила этим. Поначалу у нас не было ничего – ни своего жилья, ни денег. Обычная история. Но нас ничего не смущало и не пугало, мы были счастливы, оглушительно счастливы. Мы так совпали, что нам самим не верилось в это. Мне казалось, что неприлично быть такими счастливыми.
Потом у нас родилась дочь, и мы стали еще счастливее. Ни бессонные ночи, ни вечный дефицит всего, ни пачка пельменей на два дня, ни два яблока на неделю, и те ребенку, нас не расстраивали и не пугали. Да, мы были еще счастливее, чем прежде.
А потом у нас появилось жилье. Свое жилье, господи! И снова не было людей, счастливее нас. Мы строили планы, мечтали. Мы хотели родить второго ребенка, мечтали о сыне, спорили о том, как мы его назовем. Мы мечтали поехать в путешествие – в Крым, на Кавказ, в Прибалтику.
Мы были полны надежд и планов, и нам казалось, что впереди у нас длинная, красивая и счастливая жизнь. А как по-другому?
Моего мужа убили, когда наша дочка была совсем маленькой. Убили наркоманы, ублюдки, нелюди.
И все, кончилась жизнь. Много лет я жила в оцепенении – словно меня поставили на паузу – замри. Нет, я не лежала – ходила на работу, варила обед, тащила дочку в школу, ездила к маме. Но я не ощущала себя, не чувствовала. Вместо меня жила моя тень, мой двойник. И внутри этого существа ничего не было – одна пустота. Я разучилась чувствовать запахи, не различала цвета, не замечала, что ем. Я была роботом, прилежной машиной, автоматом для стирки, готовки и глажки.
Плакала я по ночам, чтобы не услышала дочь. Мне ничего не хотелось – только бы немного поднять дочь, довести ее до разумного возраста, а там… Меня грела мысль о заветной пачке снотворного.
И тут мне попалась ваша книга – это был «Осенний роман». Я прочла его, наверное, раз десять, не меньше! И с каждым разом мне становилось легче. Я задышала, как будто – простите за дурацкое сравнение – из меня вынули кляп, не дававший мне сделать глубокий и громкий вдох.
Я стала снова чувствовать запахи, различать цвета, получать удовольствие от еды. Я осторожно, по капельке, снова пыталась учиться жить. Вы понимаете – жить! А не сладострастно мечтать о пачке таблеток.
Потом была вторая, «Твой навсегда». И знаете, она меня всколыхнула ничуть не меньше, чем первая!
На следующее утро я бросилась в книжный и купила все, что стояло на вашей полке. Мне казалось, что я знаю всех ваших героев лично – кого-то люблю, кого-то ненавижу, кого-то жалею, а кого-то презираю.
Например, Кузнецов из «Твой навсегда» стал моим любимым героем. Да, он совершил кучу ошибок, всё так. Он причинил много боли близким людям. Но и он страдал! И как! Да, у него в его анамнезе были и трусость, и даже подлость – по отношению к Тане, да? Но он так дорого расплатился за это. Такая цена – господи не приведи.
А Марта из «В полдень, восьмого»? Как я восхищалась ею! Какая сила духа, какая чистота! Как она смогла все выдержать, все пережить и при этом остаться такой же светлой и доброй? Как она не сломалась? Мне становилось стыдно за свое нытье, за свою слабость.
А Чурилин из «Прощального ужина»? Такой огромный талант и такая страшная судьба. Слава богу, в конце жизни судьба послала ему Светлану. И снова испытания – ее болезнь… Казалось бы, люди выпили свою горькую чашу. А оказалось, что до дна далеко.
И Ирма из «Встречайте, последний вагон!»? Вот уж судьба… И остаться такой же смешливой, легкой, прелестной?
Кожинцев из «Номер телефона остался прежним»? Игорь Кожинцев, с его страшным ранением, с его нежеланием жить. И Маша, его жена. Она нашла его, не сдалась, не отказалась от инвалида. Вопреки всему, вопреки страшной, жестокой судьбе!
Я думала тогда: если бы выжил Сережа, мой муж. Если бы выжил! Пусть без ноги или руки, любой, любой, только бы жил! Как я завидовала Маше Кожинцевой! Какая она счастливая – ее Игорь был жив.
Подлец Филоненко и стерва Тараскина, лгунья Лизон и «нежнейшая» Светлана Гулевич – все эти люди, даже самые отвратительные, самые гнусные, стали мне невыразимо близки. Я искала им оправдание – как, почему? Что с ними случилось, отчего они стали такими? Я проживала их жизни, с каждым из них – их беды, их болезни, их радости. Вы пишете о маленьком человеке, обыкновенном, рядовом, неприметном – например, о таком, как я. Таких – миллионы. На первый взгляд все мы одинаковы. Мы, словно муравьи, копаемся в своих проблемах, суетимся, пытаемся что-то исправить, изменить, перевернуть. У нас часто не получается, наши старания тщетны, но мы снова пытаемся, снова карабкаемся и поднимаемся – и все это незаметно для стороннего глаза, для окружающих – наша маленькая жизнь и маленькая суета.
