— Шкурка целая, и форма хороша. Правда, они даже в луковице красивые?

Он нагнулся и понюхал твердую теплую кожицу.

— Она чистая? — с тревогой осведомился Джон. — Нет следов гнили?

— Нет. Это какой сорт?

— Это тюльпан «Дюк», желтый с пунцовым вкраплением у основания лепестков. — Джон показал на следующую луковицу. — А это тюльпан «Лак», белый, с нежными лепестками, и по белому фону — тонкие красные мазки. А это экстравагантный французский тюльпан с очень крепким стеблем и алыми лепестками с широкой каймой. Молю Бога, чтобы они у нас выросли. На эти шесть луковиц я потратил тысячу фунтов.

Рука Джея, сжимавшая лопатку, задрожала.

— Тысячу фунтов? Тысячу? Но, отец, а вдруг они сгниют? — Его голос снизился до шепота. — Вдруг они вообще не зацветут?

Традескант мрачно усмехнулся.

— Тогда мы будем искать другую работу. Ну а если они вырастут и дадут новые луковицы, а, Джей? Тогда наш хозяин за один сезон удвоит свое состояние.

— Но наша зарплата останется прежней, — заметил Джей.

Кивнув, Традескант убрал шесть горшков в прохладный шкаф в углу комнаты.

— Так уж устроен мир, — заметил он. — Но я думаю, никто не будет возражать, если из каждых двух новых луковиц одну мы возьмем себе. Так учил меня мой господин Сесил.

По возвращении Джон стал заметной фигурой в большой столовой Нью-Холла. Он в красках описал, какая хорошенькая эта маленькая французская принцесса — всего пятнадцати лет от роду, миниатюрная, темноволосая и темноглазая. Поведал восторженной аудитории, как она поет и как танцует и что она наотрез отказалась учить английский язык. Сообщил о том, что узнал в Лондоне — когда молодой король Карл в Дуврском замке встретил принцессу, он покрыл ее маленькое личико поцелуями. Смеялся, слушая ее подготовленную речь, и провел ночь в ее постели.

Дамы интересовались, во что была одета Генриетта Мария, и Джон с большим трудом продирался через тонкости ее нарядов. Он рассказал, что, когда король и королева в зеленых одеждах прибыли в Лондон по реке на роскошном баркасе, пушки Тауэра взревели салютом и эта картина была достойной того, чтобы ее снова и снова живописали у дюжины очагов. Однако Джон умолчал, что Карл и Генриетта Мария безобразно поссорились уже через день после встречи, потому что она хотела путешествовать из Дувра в Лондон со своими компаньонками, а король настаивал, что она должна ехать с женой и матерью Бекингема.

Король считал, что французские сопровождающие имеют недостаточно высокий статус для путешествия с королевой Англии. На это молодая королева неосторожно возразила, что ей прекрасно известно — лет десять тому назад Бекингемы были никем. Ей пока не хватало опыта, и она не знала, когда следует придержать свой острый язычок, она еще не поняла глубины влияния герцога. Как бы то ни было, в итоге она отправилась в столицу в одной карете с женой и матерью Бекингема, и можно было со всей уверенностью предположить, что за время поездки уверений во взаимной дружбе не звучало.

— Новая королева выглядела счастливой? — осведомилась миссис Гиддингс.

Она работала в прачечной Нью-Холла, но имела свою собственную маленькую ферму и была готова зарезать еще одну овцу, если рассказы Джона будут стоить того.

Традескант вспомнил о пятнадцатилетней девочке и ее совсем неанглийском педантизме, о том, что ее двор говорит только на французском языке, о паре ее исповедников, которые читали ей перед обедом молитвы на латыни и запрещали есть мясо, потому что следовало соблюдать пост. Даже если кусочек для нее отрезал молодой муж.

— Конечно, счастлива, как и любая юная девица, — ответил Джон. — И смеется, и щебечет, и напевает.

— А как герцог? Ему нравится Генриетта Мария?

Только Элизабет замечала легкую тень, пробегавшую по лицу мужа. Во Франции был скандал, несколько скандалов. Прогуливаясь по палубе небольшого рыбачьего судна, на котором Джон и герцог плыли из Роттердама в Тильбюри, Бекингем поведал о самом худшем. Королева Франции поощряла его гораздо больше, нежели пристало замужней женщине, а особенно женщине, которую так жестко контролировали. Он перелез через стену и пробрался в ее уединенный сад для встречи с ней. Бекингем не вдавался в подробности, что там произошло, но вся Европа обсуждала этот инцидент. Пару застала личная охрана королевы. Шпаги были вынуты из ножен, прозвучали угрозы. Поговаривали, что Бекингем напал на королеву или что соблазнил и ее застали полуобнаженной в его объятиях. Королевские фрейлины уверяли, что она просто элегантно флиртовала, или что история выдумана, или что королевы вообще там не было, а все это время она была в другом месте. Пронесся вихрь слухов и недомолвок, и посреди всего этого ажиотажа, улыбаясь, парил Бекингем, самый красивый мужчина при дворе, с самым порочным взглядом, самой проказливой улыбкой и неотразимым обаянием. Джон хмурился, когда герцог признался ему, что отдал сердце королеве Франции. Традескант считал, что ему надо было остаться со своим господином и удержать его от тайных встреч с женщиной, за которой следили в Европе самым тщательным образом.

— Ну что, что могло предотвратить такой исход? — вопрошал Бекингем с тем блеском в глазах, который всегда означал очередное озорство. — Это любовь, Джон. Я убегу с ней, уведу ее от этого мрачного субъекта, ее мужа. И мы поселимся в Виргинии.

Джон укоризненно покачал головой.

— А как реагирует ее муж?

— Ах, он меня ненавидит, — весело произнес Бекингем.

— А принцесса Генриетта Мария?

— Ну, теперь она мой заклятый враг.

— Но она ваша королева, — напомнил Джон.

— Она всего-навсего жена моего самого дорогого друга, — отозвался Бекингем. — И ей лучше не забывать, кого он любит.

Потом уже на Традесканта посыпались вопросы:

— А что она думает о Бекингеме? Что новая королева думает о нашем герцоге?

— Бекингем ее самый близкий друг при дворе, — соврал Джон. — Герцог восхищается ею, уважает ее.

— А он скоро приедет домой? — донеслось из задних рядов толпы, набившейся в кухню Джона.

— Не скоро, — сообщил Джон. — При дворе приемы, маскарады и балы по случаю прибытия новой королевы. А потом состоится коронация. Еще несколько недель мы точно не увидим герцога.

На эти слова раздавался общий неодобрительный ропот. В Нью-Холле жилось радостнее, когда герцог был дома и имелся шанс хотя бы мельком увидеть короля.

— Но ты собираешься к нему, — предположила Элизабет, совершенно правильно истолковав довольную безмятежность мужа.

— Я должен встретиться с ним в Лондоне. А потом отправлюсь в Нью-Форест за деревьями. Он хочет лабиринт, — поведал Традескант с плохо скрытым восторгом. — Даже не знаю, где мне набрать столько тиса.

Любопытным Джон открывал только половину правды и всегда делал упор на то, что им следовало слышать. Он готов был рассказывать, что молодой король Карл уже выгнал несколько десятков фаворитов своего отца, лентяев и транжир, и что двор теперь подчинен строгому ритму молитвы, работы и упражнений. Король редко употреблял вино и никогда не напивался. Он прочитывал все документы, попадавшие ему на стол, и лично ставил свое имя на каждом из них. Иногда его советники обнаруживали на полях заметки, выведенные мелким почерком, и позже король спрашивал их, как выполнялись его указания. Он желал быть королем во всех мелочах, тщательно соблюдая детали церемониала и все нюансы управления государством.