— А что — правда? — усмехнулся Юра. — Так и было?

— Ну правда, наверное… Чего ж ему, шоферу тому, было врать?! — тоже усмехнулся профессор. — Так вот… «Конечно, — говорит Вася, — в этом смысле вам, геологам хорошо… Никакие вам коровы не страшны. Камням-то что будет?!»

— Вася этого шофера звали?

— Или Федя… Уж не помню. Не в том дело. Я к чему вам это все, Юрочка, рассказываю…

— К чему?

— Так вот, Юрочка. Я так же, как тот шофер, всегда считал, что настоящая-то красота — она у ботаников!

— Правда?

— Точно! Цветочки, лепесточки… Красота, одним словом! Но не всегда, увы, мы можем делать то, что хотим. Я вот стал геологом, а не ботаником. И хорошо, если в старости есть возможность наверстать. Верно?

— Ну правильно, наверное… Откуда я знаю? Я ж еще до старости не дожил.

— Ну придется вам тогда поверить мне на слово, — усмехнулся профессор.

— О'кей. Верю, — рассеянно произнес Юра, почти уже не слушая более бормотание Горчицкого.

Он снова думал о своем.

Исследовав тропинку, по которой профессор поднимался в гору, чтобы удовлетворить свой «чисто ботанический интерес», Юра вернулся в лагерь. И нашел среди рыболовной снасти самую тонкую леску.

«Надо непременно попробовать этот «вариантик», — думал он.

И на следующий день, пока профессор готовил обед — была его очередь дежурить по лагерю, — Ростовский натянул леску поперек тропинки. На том самом месте, где она проходила над обрывом.

«Может, конечно, это и не сработает… — думал Юра. — Но и не помешает! Чем больше вариантов, тем лучше. К тому же и мне ничего в себе не надо будет «переламывать»! Все произойдет само собой. А то вдруг и правда в решающий миг рука у меня не поднимется старика — того?»

* * *

Это было совсем некстати, но к вечеру Ростовский вдруг почувствовал себя больным.

— Что-то меня бьет озноб, — пожаловался Юра профессору.

— Ну примите лекарство, — посоветовал Горчицкий. — Вдруг это малярия?

Он покопался в аптечке и протянул Ростовскому упаковку с таблетками.

Юра с подозрением оглядел таблетки.

— «Ме-па-кри…» — начал читать он по слогам.

— Это от малярии.

— Да?

— Только осторожнее.

— Почему?

— Понимаете… Приступ-то малярии это лекарство, конечно, блокирует. Но могут быть последствия. Одни больные начинают заговариваться, другие буйствовать, третьи теряют память. Короче, побочные действия.

— Ах, вот оно что.

— Помню, в молодости один парень схватил даже револьвер после дозы этих таблеток и стал нам всерьез угрожать.

— Да что вы?!

— Да… Дело, как сейчас помню, происходило в…

«Н-да… Только память потерять мне не хватает! — думал Ростовский, не слушая разглагольствования любящего потрепаться старика. — На хрена мне эти действия побочные…»

Он положил таблетку на язык. Набрал в рот воды… А когда профессор отвернулся, выплюнул все это, зайдя за палатку.

«Я сделаю «это» сегодня ночью… — вдруг решил он. — Леска — сама по себе. А «это» — само по себе. В темноте ведь тоже лица не видно!»

К тому же если задуманное сорвется — у меня есть хорошая отмазка… объяснение. С этим мепакрином — от которого с ума сходят!»

* * *

Юра открыл глаза и прислушался к стариковскому храпу.

«Кажется, профессор спит», — решил Ростовский.

Он осторожно вылез из мешка. Тихо взял винтовку, которую уже с вечера держал на взводе.

И, не включая фонаря, на коленях пополз к тому месту, где спал Горчицкий.

Тьма была полная. Юра ориентировался только по храпу.

«Как бы мне не споткнуться о старика…» — думал он, осторожно пробираясь в темноте вперед — на храп!

Остановило Ростовского нечто холодное, стальное, упирающееся ему в живот…

— Вы чего, профессор?

Глаза наконец привыкли к темноте, но Юра уже без помощи зрения понял, что это такое.

В живот ему упиралась винтовка. И так же, в упор, своими пронзительными, похожими на винтовочное дуло глазками смотрел на него профессор. Бодрствующий, а отнюдь не спящий профессор Горчицкий.

Старик больше не храпел. Точнее, не издавал того фальшивого храпа, который столь искусно ввел Ростовского в заблуждение, убедив его в том, что «одуванчик» якобы крепко спит.

Как выяснилось, старик не спал, а с большим, по-видимому, интересом наблюдал за Юриными перемещениями по палатке.

— А вы чего? — невежливо вопросом на вопрос ответил Горчицкий Юре.

— Я ничего.

— Это вы-то «ничего»?! — Профессор кивнул на винтовку, которую Ростовский держал в руках.

— Да я… это… лекарство ваше принял! — нашелся Юра. — Побочные действия! Сами рассказывали, как тот парень размахивал револьвером после вашего этого… Как его? Ме-па-кри…

— Мепакрина.

— Во-во! Вот и я тоже… разбушевался. Простите великодушно больного, сам не ведал, что творил! Звиняйте, профессор.

— Ой ли?

— И «ружо» уберите, дяденька, — взмолился Юра. — А то вы мне уже кишки насквозь почти проткнули!

— Да что вы, Юрочка? А вдруг у вас опять будет приступ буйного помешательства? И вы снова начнете с винтовкой по палатке слоняться?

— Да нет же, профессор! Я уже пошел на поправку. Клянусь! Уже практически пришел в себя. Вы меня прямо-таки излечили. Можно сказать, в чувство привели!

Юра скосил глаза на по-прежнему упирающуюся ему в живот винтовку.

— Вы думаете? — недоверчиво переспросил Горчицкий.

— Уверен!

— Вам, может быть, все-таки срочно нужна медицинская помощь?

— Ну хватит же издеваться, профессор. Убирайте свою «помощь»! Говорю вам: это лекарство на меня так подействовало. Я, разумеется, не собирался вас убивать!

Ружье Горчицкий все-таки убрал…

Однако теперь Юра постоянно чувствовал на себе его подозрительный взгляд.

* * *

Правда, к Юриному счастью, наконец «сработала» натянутая леска.

Они поднимались на склон горы Двуглавой… Юра с некоторых пор стал сопровождать Горчицкого в его «ботанических» прогулках.

На сей раз он предусмотрительно пропустил старика вперед.

Милиционер даже гипнотизировал его взглядом, «дырявя» спину: ну давай, давай…

И старик споткнулся.

С криком покатился вниз.