«На балу у графа Орлова я видела, или, лучше сказать, слышала, роговую музыку. Музыкальная пьеса исполнялась на 40 рогах. Для такого оркестра необходимо иметь 40 исполнителей, потому что каждый рог издает только одну ноту. Судите же сами, какова в этой стране ценность человека и сколько крепостных у этой семьи, если можно держать такое количество людей, единственное назначение которых — дуть в рог». На этом балу граф казался счастливым.

Превратное впечатление о «единственном назначении» крепостных оркестрантов сложилось у М. Вильмот в результате поверхностного знакомства с их жизнью; в свободное от репетиций и выступлений время они занимались обычной для всех прочих крепостных работой. Вряд ли чувствовала себя рабыней и крепостная артистка, певшая под гитару. Известно, что братья Орловы ценили умелых и добросовестных людей — мастеров своего дела и заботились о них.

Любопытно, что в период времени с февраля 1804 по октябрь 1805 г., Дашкова по просьбе сестер Вильмот писала свои «Записки», в которых А. Орлов изображен, мягко говоря, в не очень выгодном свете. Екатерина Романовна не смогла объективно оценить качества Алексея Орлова, мешали присущие ей тщеславие и даже заносчивость, но надо отдать должное этой выдающейся женщине, в течение ряда лет руководившей работой двух российских академий и оставившей России из глубины двух веков слова, которые нужны сегодня, как, может быть, никогда прежде: «Просвещение ведет к свободе, свобода же без просвещения породила бы только анархию и беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они будут достойны свободы, так как они тогда только сумеют воспользоваться ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая порядка и отношений, неизбежных при всяком образе правления». Вряд ли Екатерина Романовна намекала на крепостное право, она имела в виду общий уровень культуры и просвещения, без которых существование цивилизованного общества невозможно.

Граф Алексей Орлов до последних лет жизни сохранял огромную физическую силу, о чем свидетельствует М. Вильмот в письме, датированном 4 марта 1806 г.: «Вечером мы побывали на концерте у княгини Хованской. Там собралось большое общество, весь цвет московской знати. Китти (сестра Марты. — Л.П.) была несказанно довольна, что увидела графа Орлова и его дочь… О его необычайной силе ходят легенды, и одна история случилась как раз этим вечером. Князь Хованский, огромный, толстый, коренастый человек, сама вежливость и воспитанность, провожал графа Орлова из концертного зала в другую комнату. Граф возражал, что тому не стоит так беспокоиться, князь Хованский упорствовал. Граф тоже настаивал на своем, как вдруг, внезапно остановившись, заявил князю Хованскому, что если тот не хочет вернуться на концерт, так он его отнесет, и тут же, ухватив князя за воротник, оторвал его от земли. Удовольствие было всеобщим, а больше всех доволен был сам князь, который вернувшись, хвастался перед всеми и каждым подвигом князя Орлова. Говорят еще, что, будучи молодым, граф скручивал в трубочку серебряные тарелки, как будто это листок бумаги, который собираются использовать как зубочистку, а потом разворачивал их так же легко, как я вожу пером по бумаге. Он безо всякого труда мог согнуть пополам две лошадиные подковы и т. п.» [16, 334].

В 1806 г. под влиянием агрессивных действий Наполеона в российских губерниях по указу Александра I начало формироваться «земское войско» (милиция). А. Орлову было предложено возглавить область, состоящую из нескольких губерний. Семидесятилетний граф, «несмотря на всю тяжесть такового препоручения, принял оное как истинный друг Отечества, с неложной радостию, надеясь новою своею ревностию к общественным пользам заслужить вящую благодарность и без того уже удивляющихся ему сограждан его». Принявший на себя ответственность за дееспособность земского ополчения, граф предпринял ряд действенных мер по формированию военной милиции, жертвовал свои средства для осуществления этой цели. И не его вина в том, что общему земскому ополчению не суждено было показать себя в деле, оно было распущено.

Умер А. Г. Орлов-Чесменский в 1807 г. в самый рождественский сочельник, и день отпевания его тела был неофициальным днем траура для всей Москвы. В. Орлов-Давыдов считал, что последние дни графа были чрезвычайно болезненными; чтобы заглушить доносившиеся из окон стоны и крики, в Нескучном дворце якобы заставляли играть оркестр.

Однако О. Иванов обнаружил среди архивных бумаг записку, написанную, видимо, кем-то из дворовых людей графа о последних часах его жизни, в которой говорится, что 22 декабря граф почувствовал себя слабее других дней, доктора прописали ему мускус, который якобы «хорошо подействовал и дал крепость». В следующие дни его прогуливали в креслах, причем он был «в совершенной памяти, многих призывал и говорил, между прочим, с Федором Петровичем Уваровым, говорил более получаса, приказывал ему показать лошадей. Бульон кушал и был в то время спокоен». В последний день сделался небольшой озноб, сменившийся жаром, который продолжался до полуночи.

Далее автор записки сообщает: «…в три часа пять минут разбудили меня и сказали, что граф очень худ. Я пришел и нашел, что дышит очень тихо. В три часа десять минут дыхание прервалось и мы увидели наше нещастие, пульсу уже не было. В 3 часа 15 минут доктор Мухин, за которым я послал, уже не застал его в живых».

По сообщению московского главнокомандующего Т. И. Тутолмина А. Орлов умер от «чахоточной болезни, в начале прошлой осени усилившейся, умножая изо дня в день слабость».

Тело графа лежало на высоком катафалке в большой зале дворца.

Отпевали его в церкви Положения Ризы Господней (на Шаболовке). Для отпевания А. Орлова-Чесменского был приглашен митрополит Московский и Коломенский Платон, но тот отказался, сославшись на нездоровье.

Сержант Изотов, спасший, как говорили, своему хозяину жизнь во время Чесменского сражения, и прослуживший ему до последних дней, был безутешен. Слухи о его подвиге ходили разные, говорили, что он заслонил хозяина своим телом от пули. Но пересказ М. Вильмот более близок к истине: «Сегодня утром хоронили графа Орлова. Мы обедали с господином Дивовым и его сыновьями, которые были при погребении и рассказали о происшедшем там ужасном случае. Во время знаменитой битвы при Чесме… корабль, на котором был брат Орлова, загорелся от турецких ядер и взорвался. Граф в ужасе от судьбы своего брата потерял сознание и стал падать в морс, но один сержант спас его жизнь, успев поймать. С этого дня граф стал его другом и покровителем, бедняк был членом семьи графа. Сегодня сержант, чья скорбь по графу была беспредельна, оказался назначенным среди других нести гроб. Когда он подошел к лестнице, его глаза и рот покрылись кровью, и он упал мертвым!» [16, 368].

Рассказывали также следующее: «В день погребения, когда Орлов лежал в параде, Изотов тотчас предстал в зале в мундире екатерининских времен. Грудь его украшена была многими медалями. Он стал с прочими у гроба, чтобы нести его через комнаты и по лестнице вниз на одр. Вельможи и другие знатные господа, собравшиеся для выноса покойного графа, сказали ему, чтобы он удалился, избежал физической нагрузки при выносе гроба. Но 80-летний старик, всю свою жизнь всюду сопровождавший хозяина, со слезами на глазах отвечал, что ему достанет еще сил отдать последний долг господину своему. Он присоединился к телоносцам, украшенным кавалериями, и неутешно плакал и рыдал, и более всех старался нести гроб по лестнице». Прощаясь, он произнес: «Думал ли я, что тебя переживу?» Через несколько минут он упал в обморок и скончался на месте. Крепостные люди графа молились и плакали навзрыд при выносе гроба, плакали и тысячи собравшихся на похороны москвичей.