А потом падение прекратилось.

Где-то далеко-далеко, в миллионах световых лет от радужной воронки, возник не слишком громкий звук, заставивший его остановиться и оглянуться назад. Звуки и раньше проникали в сознание Антона, но как-то нечувствительно — монотонно плескались о глинистый берег волны озера, поскрипывали в вышине осины. Этот же, коснувшись ушей Антона, разорвал втягивающую его переливчатую воронку, как ножницы вспарывают ветхую ткань. Он входил в непримиримый конфликт с желанием поскорее покинуть неподвижное, прикованное к земле и воде тело и устремиться на поиски вечного света.

Далеко наверху, над обрывом, забытая в своей коляске, плакала Лизонька.

Лизоньку им Бог подарил. В буквальном смысле — на седьмом месяце вполне благополучной беременности Аня заболела гриппом, неделю лежала с высокой температурой, похудела на пять килограмм. Врач из консультации сначала успокаивала, мол, на таких сроках уже ничего страшного, хуже, когда в первом триместре, но на УЗИ послала. В заключении врача-узиста мелькали всякие страшные слова: плацентит, перенесенное инфекционное заболевание, кальцинаты. Говоря человеческим языком, угроза для жизни ребенка.

К этому времени Лизонька была уже вполне сформировавшейся личностью — толкалась маме в животик, переворачивалась, реагировала на их голоса. Антон с ней разговаривал — придет с работы, приложит губы к теплому тугому Аниному животу и начинает выяснять, а тут ли его любимая девочка, а что она там делает, а не скучно ли ей. И девочка тут же в ответ ножкой — бах! а потом еще и ручкой — бах! а потом вдруг затаится, словно в прятки играет: Любил ее уже Антон, и Аня тоже любила, хотя сама с ней не разговаривала. Представить, что с их не родившейся еще, но уже живой и умненькой доченькой что-то не так, причем, может быть, очень не так, было мучительно и страшно.

Врач им сказала, что есть три анализа, которые должны все в точности прояснить, что там с Лизонькой и как ей можно помочь. Антону названия этих процедур казались каким-то диковинным шифром — КТГ, ПСП, доплерометрия. Они договорились, что анализы будут делать в очень крутой клинике, где только для своих и только за большие деньги. Тоже, конечно, не гарантия от ошибок, но все же, все же…

В ночь перед поездкой в клинику он просидел на кухне, пытаясь читать Акунина. Убеждал себя, что не волнуется, что все в норме. Аня, как ни странно, заснула быстро и рано, еще вечерние новости не закончились. А вот Антону даже мысль о том, что можно лечь и уснуть, казалась странной. Последний раз он так же чувствовал себя перед выпускными экзаменами в школе.

В два часа ночи он вышел на балкон покурить. Смотрел в серое осеннее небо, проколотое редкими острыми звездами. Чувствовал, как внутри растет что-то, какое-то движение, которое необходимо придать замершему вокруг безнадежному серому миру, чтобы начал вращаться в нужном направлении. Потом уронил окурок в темный колодец двора и неожиданно для самого себя начал молиться.

Молился долго и сбивчиво. Конспект: маленькое, невинное существо, радость и свет, защити, обереги, ты же можешь. Пусть страдают те, кто нагрешил, вот я, например, но только не это крохотное, живое, лучик надежды в океане вселенской тьмы. Прошу тебя, это же так мало, пусть только все будет хорошо, пусть она родится живой и здоровой, пусть все беды обойдут ее стороной, а я заплачу, если надо, я готов на все, только бы она оказалась здоровой. Ну и так далее, в том же духе, хорошо еще, что беззвучно. Сам бы не поверил, если бы кто сказал, что Антон Берсенев, криминальный корреспондент и, что естественно при такой профессии, циник до мозга костей, способен на подобную молитву. И, главное, так хорошо на душе после нее стало, так легко, словно бы и вправду кто-то услышал. Уснул, уже почти что не сомневаясь, что завтра все обойдется.

Так и случилось. Ни КТГ, ни ПСП, ни даже доплерометрия никаких отклонений в развитии плода не показали. Здоровенькая оказалась Лизонька, чудесная здоровая девочка. О том, что первое обследование дало совсем другие результаты, никто больше и не заикался. Впрочем, можно ли ожидать многого от чудо-техники районных поликлиник?

После этого Антон уверился окончательно, что Лизоньку им Бог подарил. Ане, правда, ничего не сказал. Аня была девушка впечатлительная, даром что тоже журналист. Телевизионный журналист, сотрудник передачи «Удивительный мир», выходящей в эфир поздно вечером, когда все дети уже спят. Иногда там показывали такие вещи, что даже Антону становилось не по себе. Всякая мистика, НЛО, секретные эксперименты, крысы-мутанты. В общем, как у Высоцкого: «то у вас собаки лают, то у них руины говорят».

В силу профессии Аня на подобные вещи реагировала слишком даже живо. Антон же не хотел провоцировать ее интерес фактами из их собственной семейной жизни.

Главное, что Лизонька родилась здоровой — в полном соответствии с его просьбой.

Каждый имевший дело с маленькими детьми знает, что их жизнь подчинена довольно строгому режиму. Причем чем ребенок младше, тем этот режим строже.

Из дому они вышли в пять. До озера добирались самое большее полчаса. Лизонька была сыта (перед выходом Антон скормил ей сто двадцать граммов сухой смеси «HIPP» — полновесную обеденную дозу), одета в новые памперсы, здорова. Режим не нарушался, а следовательно, причин для плача у нее не было. Но плач ее Антон слышал явственно.

Теперь, когда он окончательно вынырнул из радужного омута (что за картинки ему привиделись? не иначе как сильно приложился головой при падении), окружающий мир вновь воспринимался ясно и четко — твердая ребристая поверхность дерева, обжигающий холод воды, в которую, по-видимому, погружалась кисть его правой руки (пошевелить ею он по-прежнему не мог, и ощущение немного напоминало фантомную боль), прохладный ветерок, обдувавший искаженное в какой-то уродливой гримасе лицо. Он видел отражение своего лица внизу, в зеркале плещущейся под стволом воды — тусклое, деталей не разобрать. Но то, что разобрать удалось, ему не понравилось.

Лицо было не слишком-то похоже на то, которое Антон привык видеть перед собой каждое утро в зеркале во время бритья. Скорее всего, причина крылась в слабых волнах, колыхавших изображение и растягивавших его, наподобие кривых зеркал в комнате смеха. И все же неприятно, когда кривое зеркало показывает тебе: ну, вот, например, что у тебя на месте левого глаза нечто невообразимо уродливое — какой-то то ли нарост, то ли щупальце. И даже если это оптический обман, то что на самом деле случилось с левым глазом? Почему он ничего не видит?

Лизонька хныкала где-то за спиной, в слепой зоне. Впрочем, даже если бы он смог скосить невидящий левый глаз почти до затылка, то что бы он там разглядел? Бурую глину откоса, вывороченные корни? Коляска с дочкой осталась высоко на склоне, да еще довольно далеко от обрыва — Антон предусмотрительно поставил ее на ровное место, позаботившись, чтобы во время его отсутствия Лизонькин экипаж никуда бы не уехал. Кто мог знать, что экспедиция за цветком так затянется…

Сколько же времени он лежит на этом идиотском бревне? Сначала Антону казалось, что между его падением и выныриванием из радужных глубин прошло минуты три. Но теперь, обретя способность анализировать то немногое, что видел его правый глаз, он начал понимать, что ошибся. Судя по переставшей отражать солнечные лучи воде, по начавшим сгущаться сумеркам, — никак не менее часа. Половина седьмого, а то и семь: неудивительно, что Лизонька забеспокоилась.