Из кухни доносились голоса родителей. Даниил невольно прислушался и уловил, что они говорят о таких банальностях… Сначала он рассердился. Но потом оправдал их — ведь они никогда не видели ее. Поэтому их разговоры так скучны…

Книгу он тоже отбросил и опустил голову на руки, сложенные на коленях.

«Наверное, она не получила мое письмо, — подумал он. — Ведь она не каждый день туда ходит… Ей надо позвонить…»

Он вскочил. И в самом деле, как он не догадался?

Позвонить можно было от соседей. Он вышел из квартиры, поднялся на пятый этаж.

Ему открыла полная женщина в халате. Она еще что-то говорила и смеялась. Потом, удивленно вскинув брови, спросила:

— Данька? Ты что пришел?

— Мне надо позвонить, — сказал он. — Можно?

— Можно, — передернула она плечами.

Он прошел к телефону. Женщина не уходила, наблюдая за ним. Он замер с трубкой в руках. Обернулся к ней и тихо попросил:

— Это… Очень личный разговор. Понимаете?

Она презрительно фыркнула и, проходя мимо него в комнату, хлопнула по плечу.

«Теперь она наверняка будет подслушивать, — обреченно подумал он. — А завтра весь двор будет обсуждать… Почему им так интересна чужая жизнь? Неужели им не хватает собственных проблем?»

Он все-таки набрал ее номер. Долго слушал гудки и, когда она взяла трубку, чуть не повесил свою, услышав ее голос. В горле пересохло, и сердце так колотилось, что ему казалось, будто соседка там, в соседней комнате, почти оглохла от стука его сердца. Потому что он сам почти оглох…

— Я люблю тебя, — сказал он.

Она молчала. Он подумал, что она не слышит.

— В общем-то это все, — проговорил он упавшим голосом. — Это все, что я хотел тебе сказать…

— Почему ты так долго не звонил? — услышал он ее спокойный, ясный голос.

— Я думал, что ты этого не хочешь…

Анна рассмеялась.

— Ну, женщина никогда не скажет тебе сама, чего она хочет, — проговорила она.

— Ты хотела, чтобы я тебе позвонил, да?

— Мне скучно без тебя, — сказала она, и ему показалось, что он поймал ее улыбку. Как будто она умела посылать свои улыбки даже через черную мембрану чужого телефона.

— Я сейчас приеду.

— Уже поздно, — попыталась остановить его она. — Я же буду за тебя волноваться!

— Со мной ничего не случится, — ответил он, и она ему поверила.

Повесив трубку, он прокричал:

— Спасибо…

Он не сомневался, что соседка внимательно выслушала весь их разговор. Но какое ему до этого дело?

Сейчас любви в нем было так много, что ее хватало даже на эту возникшую в проеме двери унылую фигуру в дорогом халате с отворотами.

— Да пожалуйста…

Он выбежал в подъезд — или вылетел?

Ему казалось, что он именно летит. Быстро переодевшись, он отмахнулся от материнского «куда?», сказал, что вернется, скорее всего, очень поздно, и ждать его не имеет смысла. Потом он несся сломя голову к гаражу, и уже через пять минут мотоцикл нес его по вечерним улицам к ней, к ней, к ней…

* * *

— Нет? — Сомов тихо рассмеялся в трубку.

— Мне кажется, он и в самом деле считает себя хозяином…

Он потянулся в кресле. По телевизору шел очередной бесконечный криминальный сериал. Удивительно нудный. Слов там было мало, и все слова были мертвыми. Да и сам герой — какой-то детектив-частник — боролся с мафией довольно уныло, без огонька и задора. Сомов поморщился и переключил на канал «Дискавери». По крайней мере, там интересно… И близко. Он смотрел, как гиены раздирают труп лани. Одни убивают, другие жрут, подумал он. Все как в жизни…

Костик продолжал что-то говорить в трубку. Сомов слушал невнимательно, более увлеченный своим новым образом. Хищника… А Костик и его приятель — вроде этих гиен… Убить-то должен он. И впервые ему показалось, что как-то все неправильно. Дело не в Гоги, этого давно надо… Дело в маленьком храме. А если Он есть? Если Он просто спрятался от него, Сомова? Не хочет ему показаться? А на самом деле Он просто ждет, до какой глубины выгребной ямы он, Сомов, способен опуститься…

Он дернулся, как от удара током. Теперь он не мог смотреть и на эту картину, потому что у гиен вдруг появилось странное сходство с ним. Голос в трубке продолжал бубнить, но он уже почти не слышал. У него последнее время постоянно появлялось это страшное чувство. Казалось, что кто-то за ним следит. Кто-то невидимый дожидается, когда его можно будет уничтожить. «Не проявляйте слабости… Помните — вы избранные. Вы можете уничтожать…»

«Но если мы и в самом деле гиены», — мелькнула и погасла в мозгу Сомова крамольная мысль. Нет, он просто сходит с ума… От перенапряжения… Придется пройти курс. Психоаналитик Мариша Таркан с ним поработает, и все будет хорошо…

Он ей прямо сейчас и позвонит.

Щелкнув пультиком, он облегченно вздохнул. На этом канале пела какая-то девица, очень тихо, спокойно. Он откинулся в кресле и вытер платком взмокший лоб.

— Ну, что там еще?

— Гоги сказал, что будет разговаривать только с тобой…

— А больше он ничего не хочет? Например, пообщаться с самим президентом?

На другом конце провода молчали. Наверное, Сомов погорячился. Нельзя так явно указывать своим подчиненным на разницу в статусе…

— Хорошо, я ему перезвоню.

Он положил трубку. Сделал звук телевизора громче.

— Я хочу тянуться в небо, — пела девица. — Я хочу тянуться в небо, не потому, что я лучше других деревьев… Просто я другое дерево…

Он помнил эту песенку. Еще с детства… Только сейчас ему снова увиделась маленькая церковь, и гиены, гиены, гиены, одной из которых как будто был он.

Сомов вскочил.

Теперь кровь прилила к голове, он чувствовал, что сейчас голова превратится в огромный раскаленный шар.

Бросился за таблетками — как нарочно, он оставил их на кухне.

— Я точно получу ранний инсульт на этой работе, — проворчал он.

Хотя при чем тут работа?

Он немного пришел в себя. При чем тут работа, это просто в мозгах легкий кавардак случился… Надо пройти курс лечения.

Он прикрыл глаза и начал собственный аутотренинг.

— Я все делаю правильно, — мерно и немного сонно внушал он себе. — Я прав. Я тружусь во имя блага мира и цивилизации… Я должен быть таким. Все оправдано. Моя цель высока. Я все делаю правильно…

Ему стало легче, но он почувствовал себя бесконечно уставшим. Страшно хотелось спать. Он вспомнил было про Гоги, и рука потянулась к телефонной трубке, но он понял, что сейчас не сможет с ним разговаривать.