От перевода этих речей Вигнир воздержался, но и без того вид Боргара производил впечатление: красный от мороза, возбужденный и сердитый, он выглядел дико и грозно, будто внутри этого спокойного, порой вялого человека вдруг проснулось чудовище. Даже Толмак попятился: стало видно, что Олав поставил Черного Лиса во главе дружины вовсе не за способность поглощать пиво и мед за троих.

– Ладно, ладно, хёвдинг! – Тьяльвар встал между ним и мерен. – Не кипятись. Кому же приятно быть побитым, а к тому же потерять такое сокровище!

– Если кто-то еще вякнет про ворожбу, то узнает, каким сокровищем были его собственные яйца, но будет поздно!

– Но если он поддался, – Ошай упер руки в бока, – то мы не обязаны соблюдать клятву!

– Уверен? – Свен прищурился. – И мы, и вы клялись перед богами на небесном камне. Попробуй уговорить богов отдать назад их свидетельство. Объясни, что, мол, накладка вышла… может, они и прислушаются. Но я бы на твоем месте не рисковал. Когда потом твой нож случайно ударит в твою же грудь, ты поймешь, что ошибся, но будет поздно!

Талай молчал, не оправдываясь и, кажется, даже не слушая. Илетай подошла и обняла его, он обнял ее в ответ и на миг спрятал лицо у нее на плече. Он видел, что сестра довольна исходом состязания, решившего ее судьбу так, как она сама хотела; Талай мысленно упрекал себя в глупости, в слабости, но в сердце его горечь мешалась с довольством от сознания счастья, которое его неудачный выстрел принес Илетай.

– Из-за тебя нам теперь придется идти на войну! – попрекнул его Шабар, когда девушка ушла в погост.

– Я пойду первым. А если кто боится, – овладев собой, Талай смерил Шабара презрительным взглядом, – то еще есть время найти старую барсучью нору и туда забиться!

И подумал с облегчением: теперь, когда он вслух при всех пообещал пойти на войну, ни мать, ни отец не посмеют задержать его дома, чтобы не опозорить семью. Оторвавшись от родового дерева сама, Илетай своим решением оторвала от привычной жизни и братьев, и еще множество людей. Для столь многих отныне все изменится, и, возможно, непоправимо.

Однако состязание завершилось, спорить дальше было неуместно. Свенельд переговорил с Толмаком, дал ему шеляг, и тот послал троих своих в Шолшо-бол купить свинью. Добычу привезли на санях и стали готовить пир. Всех мерен пригласили в погост, где бочонки пива уже выставили на стол; из своих запасов русы сварили кашу, а тем временем свинью закололи, разделали и стали обжаривать мясо над очагом и над углями костра снаружи, чтобы выходило побыстрее. Илетай, со скромным лицом, но блестящими как звезды глазами, разливала и разносила пиво. Хоть она и была предметом спора, о ней самой мало кто думал, кроме Велерада и Талая, поэтому никто не замечал, как она, наклоняя кувшин над глиняными, деревянными, берестяными чашами и кружками шепчет, почти неслышно, не разжимая губ:

– Как ветер, выйдя из пазухи матери и нагулявшись по свету, возвращается в пазуху матери, так пусть у Толмака, Тойсарова сына, сердце, печень и все помыслы пристанут ко мне! Как солнце, выйдя из пазухи матери и нагулявшись по свету, возвращается в пазуху матери, так пусть у Ошая, Аталыкова сына, сердце, печень и все помыслы пристанут ко мне! Как луна, выйдя из пазухи матери и нагулявшись по свету, возвращается в пазуху матери, так пусть у Ашалая, Варашева сына, сердце, печень и все помыслы пристанут ко мне! Как звезды, выйдя из пазухи матери и нагулявшись по свету, возвращаются в пазуху матери, так пусть у Шабара, Шумалова сына, сердце, печень и все помыслы пристанут ко мне!

Никого не забыла она ни чашей, ни сильным словом. И едва только выпили по первой, как хмурые лица мерен разгладились и взгляды, бросаемые на русов, из враждебных стали любопытными. Парни не бывали на тех пирах, где Боргар и Свен звали кугыжей идти на сарацин, ранее они могли лишь ловить обрывки разговоров русов со своими отцами и дедами, а теперь у них появилась возможность самим расспросить, что за поход предстоит и что обещает. Судя по оживившимся лицам, многие ощутили, что не прочь этой возможностью воспользоваться. Пробужденный состязаниями азарт, дух соперничества, гордость не ушли с его окончанием и требовали применения. Талай показал себя хорошо, и каждый из мерен чувствовал себя причастным к его успеху. Разве они, другие сыны Мерямаа, чем-то хуже? И выиграй Талай – не оказалось бы племя мере обездолено этой победой? Доказав русам свое превосходство в искусствах воинов, не обесценили бы они его, сидя у себя в лесах? Или им так никогда и не встречать соперников сильнее, чем зайцы да косули, не видать добычи дороже, чем пара шкурок?

– А расскажи, Севендей, что это за земли, куда вы собираетесь? – окликнул Свена Ашалай.

– Да, расскажи! – подхватили Кучук и Урман. – Ты говоришь, что бывал у того моря?

– Я побывал в Саркеле. Расскажу, что там за земли, но чуть позже. – Свен встал и кивком пригласил Толмака выйти к очагу. – Сначала мы должны исполнить свои клятвы.

Свен и Толмак были старшими из своей семьи, кто здесь присутствовал, и им предстояло, вместо оставшихся вдали отцов жениха и невесты, заключить между собой соглашение, которое затронет судьбы не только их двух родов. Снова показалась Илетай, в руках у нее было длинное полотенце, а в него завернут небольшой круглый хлеб. Выложив хлеб на стол, она немного попятилась и взглядом показала Велераду, чтобы подошел к ней. Толмак отрезал от хлеба несколько ломтей; один положил в очаг, призывая в свидетели богов, их матерей и помощников; Свен плеснул немного пива. Второй ломоть Толмак намазал маслом из маленького берестяного туеска. В почти полной тишине, под десятками напряженных взглядов, Толмак передал этот ломтик Велераду:

– Да будут свидетелями семьдесят семь богов: этим хлебом благословляю я, Толмак, сын Тойсара, сестру мою Илетай на замужество.

Велерад взял хлеб и вопросительно взглянул на Илетай. Торопливо объясняя ему через Вигнира ход обряда, она столько раз тыкала пальцем в брата, в жениха и опять в себя, что у него все спуталось в голове. Как это можно запомнить? Нужно иметь женскую голову! Илетай сделала ему знак, и Велерад вручил ей хлеб.

– Я, Велерад, сын Альмунда, беру в жены Илетай, дочь Тойсара, и клянусь перед семидесяти… перед семьюдесятью семью богами, их матерями и помощниками, что буду кормить и содержать ее не хуже, чем было в ее родительском доме, да будут мне свидетелями Один, Тор, Фрейр и Фрейя!

Взяв хлеб, Илетай откусила от ломтика и сказала:

– Я, Илетай, Тойсарова дочь, перед семьюдесятью семью богами, их матерями и помощниками, подтверждаю, что по доброй воле становлюсь женой Велкея… Ве-ле-ра-да, Алм…

– Альмундова сына! – шепотом подсказал Велерад.

– Да благословит нас бог-предопределитель, из семи стран-чужбин судьбу приводящий!

Илетай вернула хлеб Толмаку, он тоже откусил, вернул ей, она опять передала Велераду, и он уж наконец доел все до конца. Вздохнул с облегчением и в самом деле почувствовал, что теперь нерушимо связан с Илетай: отныне общей у них будет и пища, и сама жизнь.