Когда бойцы отдохнули и обрели уверенность, что руки и ноги не задрожат, все вышли на берег, к опушке леса. Мешок с сеном привязали к стволу дерева, потом долго отмеряли сорок шагов – у Свена и Велерада шаги получались длиннее, чем у сыновей Тойсара. Наконец определились, все прочие отошли и встали по сторонам. За спинами соперников остались их старшие братья. Не подавая вида, Свен и Толмак волновались не меньше самих стрелков. Каждый из них защищал честь всего своего рода, что вырастил и выучил юного бойца. Но учили их разному. Один в свои семнадцать лет уже был готовым и даже опытным охотником, а другой – обученным воином, чей настоящий воинский опыт еще ждал впереди. Обоим предстояло годами набираться сил, чтобы прийти к расцвету, но дух состязания был знаком Велераду, пожалуй, лучше, чем Талаю. Он привык доказывать, что лучше других, привык и к мысли о своем превосходстве над соперниками – всеми, кроме собственных братьев. Даже Грим, сын прославленного Хельги киевского, не раз выходил из схваток с ним побежденным, хоть и был старше на два года.

– Вспомни, кто твои деды! – шепнул ему Свен. – Харальда Боезуба сумел одолеть только сам Один, а он наш прадед! Что тебе этот мелкий тролль? Он только и умеет, что белок стрелять, а тебя учили, чтобы подстрелить кагана хазарского, если по пути попадется!

Велерад негромко засмеялся, оценив шутку, хоть и знал по рассказам, что хазары-то поискуснее русов в обращении с луком. Могут даже с седла стрелять, летя вскачь, и попадать не с шестидесяти шагов, а со всех ста. Но сейчас перед ним был всего лишь парнишка, ничего в жизни не видавший, кроме своих лесов да озер. Победа в борьбе воодушевила Велерада. Он снял кожух, чтобы не стеснял движений, и остался в сером кафтане с бронзовыми пуговками; Талай, хоть и привык в лесу стрелять во всей одежде, глядя на него тоже сбросил на снег овчинный кожух. Стоя на месте почти неподвижно, они пока не замечали холода и лишь дышали в сторону, чтобы облака пара не заслоняли от глаз далекую цель.

Волнуясь, Талай снова и снова проводил рукой по волосам, приглаживая, чтобы не падали на глаза.

– Давай, не робей! – шептал брату Толмак. – Здесь-то куда русам против тебя? Помнишь, в тот раз, как ты куницу снял с сорока шагов? Если там не все пятьдесят было. И здесь не труднее. Спокойно. Дыхание задержи. Да ты ведь знаешь! Ты уже десять лет с луком, а они только хвалиться умеют! Помнишь, как мы оленя повстречали, кто ему под лопатку попал? А тут всего-то мешок с сеном!

В это время Велерад, по видимости, даже не особо тщательно целясь, первым спустил тетиву: попасть в мешок с сорока шагов не казалось ему трудной задачей. Стрела рассекла морозный воздух и вонзилась в самую середину «бычьего глаза». Русы дружно рявкнули от радости, а Велерад с улыбкой покосился на Талая: видел? «Ну а ты?» – говорили его приподнятые брови.

Талай вдохнул, прицелился. Стрелять вторым, под насмешливым и победительным взглядом Велерада, было непросто, и он пожалел, что так затянул, но медлить дальше было невозможно. Стрела сорвалась с тетивы и ринулась вперед. На миг все затаили дыхание – и она вонзилась в мешок вплотную к стреле руса.

Теперь уже мерен закричали. Талай, будто украдкой, скосил глаза на Велерада; тот, не показывая разочарования, засмеялся и хлопнул соперника по плечу:

– Маза!

– Не отойти ли нам еще шагов на пять? – предложил Свен. – Раз уж, как видишь, сорок шагов для обоих этих удальцов – детская игра.

Толмак нахмурился и хотел возразить, но взглянул в сверкающие решимостью глаза брата и кивнул.

Они отмерили еще пять шагов назад. Снова встали. Велерад постарался собраться. Испытания приближались к концу, и пока они с Талаем шли на равных – по одной победе и одному поражению, по одному удачному выстрелу… Еще две стрелы – и будет ясно, кто из них уведет с собой Илетай от этого погоста в сторону родного дома… Но даже это сейчас не казалось ему таким важным. Обидно и постыдно будет потерять такую прекрасную невесту, которая сама его избрала. Но если он проиграет, то мерен, утратив уважение к боевым искусствам русов, разуверятся в успехе похода на сарацин, и… Как он тогда вернется домой, как с таким позором покажется на глаза отцу, Олаву, Годо? Велерад слегка помотал головой. Лучше вовсе не возвращаться.

Свен, тоже серьезный, слегка толкнул его в плечо, призывая: соберись.

– Давай, теперь ты первый! – сказал он Талаю и, не дожидаясь, пока Вигнир переведет, предложил то же самое знаком. – Посмотрим, не слишком ли большое расстояние для тебя теперь.

Талай подышал на пальцы, согревая. Сам он от напряжения был как ледяной, глаза сверкали застывшими звездами из-под светлых бровей. Теперь стало труднее не только из-за расстояния – они вышли из тени раскидистой старой ели, и блеск снега бил в глаза. Но у Велерада была та же трудность, и Талай не подал вида, будто ее заметил. Он прицелился, задержал дыхание; из-за солнца приходилось сильно щуриться.

Заслоняя руками глаза, зрители следили за Талаем, но не все даже заметили, когда стрела отправилась в полет. Только что он целился – и вдруг в середине мешка с сеном дрожит не две стрелы, а три.

Мерен, первыми сообразив, вскрикнули от радости. Свен прикусил губу – трудности он тоже оценил, и вот Талай уже попал!

Свен взглянул на брата, который вышел на место для выстрела, но говорить ничего не стал. Велерад и сам все понимал. Сосредоточенный, не замечающий орущих зрителей, он тоже подышал на пальцы и наложил стрелу. Из всего белого света для него сейчас существовал только мешок; будь тот набит золотом, а не сеном, и то Велерад не мог бы сильнее устремить на него все свое внимание и все силы души. Свен мельком восхитился: красиво стоит! И не подумаешь, что его лук натягивать вдвое труднее, чем охотничий лук Талая. В эти мгновения брат показался ему совсем взрослым. Это уже был не младший, а просто другой воин в роду, тот, на кого можно положиться. Затаив дыхание, будто сам стрелял, Свен слышал лишь стук своего сердца.

Все замерли, перестали кричать. В тишине раздался легкий звук спущенной тетивы, и самые опытные из русов, знающие, как звучит боевой лук, ощутили, как невольно подсели колени. Это даже не звук – это ощущение мурашек в затылке… Никто не видел полета – стрелу заметили, когда она уже достигла цели. Первым увидев ее оперение в середине мешка, возле остальных, Велерад опустил руки и помотал головой от облегчения. И только тогда люди закричали.

Свен шумно выдохнул. Казалось, не дышал очень долго. Сердце колотилось. Стрела вошла в ствол дерева, прошив мешок.

– Ты убил это дерево! – выразительно сказал он Велераду, и кое-кто из стоящих ближе беспокойно засмеялся.

Будь на стреле другой наконечник и будь вместо дерева человек – упал бы мертвым, даже в кольчуге… Это оценили все, русы и мерен. В руках Велерада была сила и умение убивать; это и шло к его сильной для юноши фигуре, и не вязалось с румяным юным лицом. Вот только глаза его… Мельком глянув ему в глаза, Свен увидел тот же сосредоточенный взгляд, который бывает во время настоящего сражения. Взгляд, устремленный на тончайший невидимый рубеж между жизнью и смертью, который нельзя пересекать.