Флаг – основа государственности, символ, честь, достоинство. Сам погибай – а знамя выручай. Сей принцип идиотской жертвенности во имя куска материи глубоко укоренен в русской культуре. Даже сейчас, на фоне всеобщего разброда и запустения, основание для флага содержалось в относительном порядке.

Стены подворотни выщерблены, здесь явно катались на автомобилях пьяные водители, задевая штукатурку засовами кузовов. В некоторые впадины свободно помещается кулак. Машины, скорее всего, были еще государственными, так портить собственность не позволит ни один хозяин. Под потолком тянулись кабели, покрытые толстым слоем грязи и паутины. Крепко тянуло сыростью, листвой, котами и жареной картошкой.

Пройдя сквозь подворотню, мы оказались во дворе и по железной лестнице поднялись на второй этаж. Лестница поскрипела, но выдержала: железо, из которого ее сооружали, было выплавлено еще до эпохи государственного плана.

Дверь в квартиру украшало множество звонков. Коричневый дерматин в нескольких местах лопнул от ветхости, и его залатали обложками ученических общих тетрадей. Посреди двери красовалась приколоченная двумя гвоздями жестяная цифра семь.

Таня достала из сумочки ключ. Провернула его раз, другой, потрясла ручку, но тщетно.

– Сезам, отворись! – Мотл осторожно отодвинул Таню в сторону и взялся за ключ. Дверь немедленно распахнулась. В нос шибанул тяжелый дух, настоянный на аромате старой обуви, пыли и плесени, перемешанных с кухонным чадом и кисловатой вонью мочи. Таня пошарила рукой по стенке – вспыхнул свет.

Стены коридора были увешаны детскими ванночками, велосипедами, шкафчиками, запертыми на амбарные замки, охотничьими сапогами, облепленными засохшей грязью, ржавыми эспандерами, тазами со сбитой эмалью. Провода наружной электропроводки змеились между шестью дверьми, выкрашенными темно-синей краской, перед каждой лежал стертый половик.

– Добро пожаловать в домашний музей, – Мотл явно передразнивал Таню. – Перед вами постоянная экспозиция под названием «Комсомольская юность моя». Над инсталляцией работали жильцы палаты, простите, квартиры номер семь с целью наиболее достоверно воссоздать зрительный ряд одесской коммуналки на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. В экспозиции использованы элементы мультимедиа, посетители не только видят, но и обоняют.

Дверь в Танину комнату открылась без приключений, я слегка замешкался на пороге, и Таня, верно оценив причину замешательства, тут же подсказала.

– Удобства прямо по коридору, перед кухней. Свет я сейчас включу. Мой круг для унитаза третий слева.

Я двинулся по коридору. Общий туалет перед общей кухней – забытые радости совместного быта. Шесть лампочек на стене, выключатель у каждого в комнате, шесть накладных сидений – кругов для унитаза. Далекие милые были...

Я отворил дверь и замер на пороге. Реальность не всегда соответствует ожиданиям. Но на сей раз, она превзошла их, и превзошла намного.

Тусклый свет сорокасвечевой лампочки с трудом обнимал каморку, размерами стремящуюся к платяному шкафу. Потолок, словно стропила в средневековом замке, скрывался в темноте, а на стенах, вместо рыцарских доспехов и мечей, висели потертые круги. «Владелец замка» – унитаз, занимал почти все свободное пространство. Выглядел он далеко не лучшим образом. Подтеки цвета засохшей блевотины покрывали его когда-то белые внутренности, сколы и трещины струились вдоль боков, словно морщины. Чтобы оставить такие следы, жильцы квартиры номер семь должны были испражняться камнями и металлической арматурой. Впрочем, судя по куче перепачканных обрывков газеты в помойном ведре, арматурой тут и не пахло, а пахло обыкновенными фекалиями, да еще не первой свежести. Ведро, судя по запаху, не выносили уже несколько дней.

Между унитазом и стеной, развернутый наискось, покоился мятый алюминиевый таз. В нем растеклась тошнотворного вида половая тряпка. Тряпка источала тяжелый запах гниения. Добровольно зайти в эту «беседку ароматов» могла заставить лишь очень большая нужда, а мысль о возможном соприкосновении моего тела с «владельцем замка», даже через доспехи, вызывала позывы рвоты. Нет, такие «удобства» нам не нужны. Лучше потерпеть до гостиницы. Так и не переступив порог, я плотно затворил дверь.

Большая пятиугольная комната с высоким окном была оклеена обоями цвета греческой терракоты. Четыре книжных шкафа, круглый стол с тремя стульями, два кресла под торшером, журнальный столик с аккуратной стопкой журналов, диван – кровать, письменный стол, буфет старинной работы. На стене «Охотники в снегу» Брейгеля. Жилище интеллигента.

– Сейчас, сейчас, вода уже закипает! – Таня распахнула дверцу буфета, достала чашки, блюдца, ложечки, соломенные подставки, пузатый заварочный чайничек.

Электрический чайник, примостившийся на подоконнике, зашумел, подавая признаки нетерпения. Закончив сервировать стол, Таня вытащила из буфета керамическую коробочку, осторожно извлекла из нее несколько щепоток травы и бросила в чайничек. Все правильно, чай нельзя брать ложкой, только пальцами. Большой чайник на подоконнике заклокотал и щелкнул. Таня вытащила его из подставки, поднесла к столу и, приподняв на уровень груди, аккуратно направила дрожащую струю кипятка в горловину. По мере наполнения, она потихоньку опускала руку, и, когда вода поднялась до самого верха чайничка, носик большого чайника почти коснулся горловины. На стол не пролилось ни одной капли.

– Браво, Таня! – Мотл слегка похлопал одной ладонью о другую. – Четко исполнено.

Спустя несколько минут Таня разлила чай по чашкам и пригласила нас к столу. Я осторожно сделал первый глоток.

– Ну, как? – Мотл отпил из своей чашки и выжидающе поглядел на меня.

– Неплохой чай, совсем неплохой. Можно даже сказать – хороший.

Я отхлебнул еще глоток:

– Спасибо, вкусно.

– Мне приятно, что вам вкусно. Это Мотл меня научил так заваривать, ему спасибо.

– Кто я, – потупил глаза Мотл. – Так, скромный труженик духовного фронта.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос, – продолжила Таня.

– На какой из них? Вы не перестаете спрашивать.

– На самый главный. Вы ускользаете от прямых ответов, начинаете говорить и тут же, будто улитка, прячетесь в домик легенд и побасенок. Неужели нельзя прямо и четко изложить предмет; кто захочет – примет, кто не захочет – плюнет.

– Танюша, не вари воду, он так и делает, неужели не понимаешь?

– В присутствие человека, Мотл, не говорят о нем в третьем лице. Сколько раз можно повторять?

– Таня, проблема не во мне, – я отхлебнул еще глоток и одобрительно покачал головой. – Сегодня я рассказал вам несколько важных вещей. Концентрат, выжимку из многих книг. Глубокие истины, как правило, выглядят просто. Мода последнего столетия, расцвечивать, украшать идеи вычурными финтифлюшками, приучила с презрением относиться к тому, что выглядит незамысловато. Поэтому вам кажется, будто я ускользаю от вопросов. На самом деле, вы получили больше, чем в состоянии переварить. Отложите лекцию в сторону, вернитесь к ней через неделю. Поразмышляйте и снова отложите. Обещаю, чем больше вы станете размышлять над этим, тем больше ответов поднимут голову из песка.