Когда они проследили путь экипажа Эванджелины до этого конкретного адреса, подозрения Эштона подтвердились. Стоило им свернуть с перекрестка на улицу, Люсьен побледнел, а затем побагровел от ярости.

– Я знаю, куда она поехала, – прорычал он. – Неподалеку отсюда живет Бланкеншип.

Они нырнули на боковую улицу и присели под окном кабинета Бланкеншипа.

– Мисс Мирабо, вы так быстро вернулись в Лондон? – донесся до них голос пожилого мужчины.

Эштон приподнял голову над подоконником на несколько дюймов и увидел Эванджелину с Бланкеншипом. Она стояла к нему лицом, и ее глаза расширились, когда заметила барона. У него перехватило дыхание от страха, что она выдаст его.

Но Эванджелина не сделала этого. Она перевела взгляд на собеседника, словно ничего не произошло.

– Я справилась меньше чем за день, monsieur! Но поскольку вы заплатили мне, привезла интересующую вас информацию.

– И?

В комнате на миг воцарилась тишина.

– Ваша потерявшаяся овечка находится там, как вы и предполагали. Я встретила ее. Elle est très jolie![17] Вы не говорили мне этого, monsieur.

– Это имеет значение? – грубо фыркнул Бланкеншип.

– Pour moi[18] конечно. Эссекский слишком привязался к ней. Он следит за каждым ее движением.

Бланкеншип понизил голос:

– Она нетронута?

Эванджелина засмеялась.

– Эх, monsieur… Думаю, его светлость уже давно сорвал цветок с этой виноградной лозы. Она по уши в него влюблена.

– Ее любовь не имеет для меня никакого значения. Это в любовнице не важно.

Люсьен едва не зарычал, а Эштон сжал кулаки, но оба парня овладели собой.

– Очень хорошо. Вот дополнительная плата, как договаривались, мисс Мирабо. Здесь уже вступаю в дело я. – Бланкеншип исчез из поля зрения.

Эванджелина встретилась взглядом с Эштоном и едва заметно показала, что узнала его, затем продолжила:

– Вам следует знать, monsieur Бланкеншип, я убедила овечку бежать. Я сказала ей, что, если она не вернется в Лондон, вы убьете Годрика и его друзей.

– Какого черта вы это сделали? Последнее, что мне нужно, – это чтобы их предупредили.

– Я лишь хотела избавить вас от необходимости возвращать ее силой, как вы планировали.

Ее голос звучал вполне искренно, однако Эштон прекрасно знал настоящую цену подобного тона. Она говорила слишком громко, чтобы эти слова предназначались не только для Бланкеншипа.

– Вы ничего не знаете о моих планах. Тем не менее, возможно, мне не придется прикладывать столько усилий в случае согласия девчонки. – Бланкеншип хмыкнул, словно был доволен злыми нотками своего голоса.

– Не сомневаюсь, что она так и сделает, monsieur. Никаких сомнений.

Когда разговор стал тише, парни перешли улицу и взяли экипаж до дома Люсьена.

– Нам нужно немедленно вернуться к Годрику, – сказал Люсьен.

– Согласен. Эмили снова попытается бежать, и мне кажется, на сей раз у нее это может получиться. Годрик не потерпит еще одной попытки. Он будет в ярости.

– Знаю, и лучше нам оказаться там до того, как он ее накажет.

Эштон взглянул на него, затем посмотрел вдаль.

– Ты думаешь, он обидит ее?

– Ударит ее? Нет, но с его характером… Мы все знаем, как сложно ему бороться с этим. Меня беспокоит, что он может наговорить ей глупостей. Она не знает его так, как мы. Слова способны быть больнее, чем любой удар, а он может сказать то, что не имеет в виду, чтобы защитить свое сердце.

– Разве все мы не поступаем точно так же?

Люсьен вытащил из пиджака пистолет.

– Все тот же старый Люсьен, – затаив дыхание, произнес Эштон.

Маркиз ухмыльнулся.

– От старой привычки трудно избавиться.

Эштон рассмеялся. Старые привычки, действительно…

– Думаешь, мы успеем вернуться, чтобы остановить Эмили?

Барон наклонил голову.

– Сейчас меня больше волнуют люди Бланкеншипа, кем бы они ни были, и то, что он вместе с ними задумал. – Эштон наблюдал, как Люсьен проверяет пистолет. – Скоро это всем нам может понадобиться, дружище. Я никогда не был религиозным человеком, но мне кажется, настало время для молитвы.

Последние часы Эмили провела складывая немногие принадлежавшие ей вещи в маленькую сумку, которую Либба оставила под кроватью. Туда были сложены ее гребень с бабочкой и расческа, ночная рубашка и платье, чтобы позже переодеть форму Либбы. Самой сложной частью плана побега оказалась Пенелопа. Она не могла оставить щенка. Служанка возьмет собачку и принесет к карете. В скором времени Пенелопа будет единственной компаньонкой Эмили.

Либба, вернувшись, помогла Эмили облачиться в наряд прислуги. Та взяла в руки сумку с вещами, а служанка пока прикрепляла белый чепчик к ее волосам. Если она не станет поднимать голову, то, вероятно, и сможет убежать.

Либба выглянула за дверь, затем дала Эмили знак, что коридор пуст. Никого не было видно; в коридоре второго этажа поместья царила тишина. Девушка быстро прошла по нему, опустив голову и навострив уши на малейший шум.

Седрик с Годриком над чем-то смеялись в кабинете. Она задержалась на короткую мучительную секунду.

«Прощай, моя Лига Бунтарей!»

Эмили скользнула вниз по служебной лестнице и вышла в дверь, которая вела в конюшню. Желание оглянуться хотя бы раз было сильным, но она устояла. Она возьмет с собой лишь воспоминания. Холодными ночами погрузится в эти счастливые минуты и окажется здесь опять, даже если это все будет только в ее мечтах.

Джонатан нетерпеливо сидел в повозке, его лицо было мрачным. Когда он увидел ее, то бросил сердитый взгляд, как будто надеялся, что она не придет. Он махнул рукой, давая ей знак поторопиться. Возле него стояла корзина, в которой лежала сонная Пенелопа.

– Что с ней? – сердито прошептала Эмили, взобравшись на сиденье рядом с ним.

– Ничего. Когда Либба принесла собаку, я накормил ее теплыми сливками. Это позволит ей тихо доехать до деревни.

Эмили расслабилась. Но щенок был не просто сонным.

– Только теплыми сливками?

– Ну, может быть, там была щепотка чего-то более сильного, для пущей уверенности, что она не убежит. Цель оправдывает средства, как говорится.

Эмили слишком хорошо это знала.

Джонатан ударил длинными поводьями по спине гнедого коня, и повозка резко тронулась. Когда они выехали на дорогу, девушка облегченно, но грустно вздохнула.