закричала я, отбросив книгу, чтобы встать на колени перед Матсимеларом. – Что же теперь делать?

– Засунь пальцы ему в глотку! Пусть все это из него выйдет!

Я сунула пальцы в разинутый рот, сквозь пену и слизь, но горло страшно распухло, и я не сумела вызвать рвоту.

– Не могу! В горле как будто что-то мешает!

Лицо седельного мальчишки побагровело, глаза закатились. По его подбородку текла пена, а Ясс прошел по комнате, расшвыривая вещи, как будто в поисках того, что способно помочь, но тоже наверняка понимал, что ничего уже не поделать. Прежде чем я заговорила, Матсимелар рухнул на тростниковую циновку как срубленное дерево. И застыл, широко открыв глаза. Теперь он уже смотрел на весы Моны.

Во внезапно наступившей тишине Ясс замер.

– Не прикасайся руками к лицу, – сказал он, не сводя взгляда с книги на полу. – Красношапочник на переплете.

Я молча уставилась на него – горе сжало мне горло.

– Ты ведь не трогала лицо? – сурово спросил Ясс.

– Я… Кажется, нет, – ответила я, когда снова смогла заговорить.

Он судорожно вздохнул и снова посмотрел на неподвижное тело Матсимелара.

– Это… это ведь не случайность, правда?

Я кивнула.

– Думаешь, кто-то хотел убить тебя, но вместо этого убил его?

Я кивнула.

– Это Лео. Уверена в этом, – прошептала я. – Я поговорила с паломником, и он умер. Я искала книгу, и все они сгорели. В этой штуковине, – я указала на лежащую на полу книгу, – есть нечто такое, что он пытается от меня скрыть. Не хочет, чтобы мы узнали.

Быть может, если бы не тело мертвого левантийца, Ясс усмехнулся бы и начал спорить, но сейчас не стал.

– Что будем делать?

– Спрячем где-нибудь книгу, пока я не соображу, как с ней поступить, – ответила я, держа липкие от пены руки подальше от лица. – Возможно, он знал, что Матсимелар несет книгу мне, но если она исчезнет, а мы вынесем Матси в коридор, не останется никаких доказательств, что он приходил сюда с книгой. Лео будет подозревать, но не узнает, куда она подевалась.

– Я ее заберу, – сказал Ясс. – Я знаю одно место, где ее можно спрятать. Это займет какое-то время, но к утру вернусь.

– Нет.

– Нет?

– Не возвращайся.

Ясс уставился на меня, открывая и закрывая рот, почти как Матсимелар перед смертью.

– В каком смысле «не возвращайся»?

– В смысле – останься там, с книгой. Спрячься. Я… Не знаю, как Лео обо всем узнаёт, но боюсь, здесь ты в опасности.

– А ты?

– Я тоже, но я капитан и даю тебе приказ.

Удивленный взгляд Ясса помрачнел.

– Дишива…

– У нас нет времени для споров. Возьми книгу и уходи. Пожалуйста, Ясс. Это приказ.

Он с вызовом уставился на меня, но потом поднял кулаки в чопорном приветствии.

– Слушаюсь, капитан.

Я поблагодарила его лишь мрачной улыбкой. Он улыбнулся в ответ, пока одевался, но тоже ничего не сказал, только забрал книгу, обернув ее рубашкой из моей седельной сумки.

– Помой руки, – сказал он, по пути к двери взглянув на Матсимелара. – И не вздумай умереть, капитан. Считай это приказом.

Он скрылся, не добавив больше ни слова. Оставшись в одиночестве, я протащила тело Матсимелара по коридору, стараясь отбросить страх при мысли о том, что он умер незаклейменным, стараясь не думать о его испуганном лице, вообще ни о чем не думать.

Глава 18

Рах

Телега воняла. Я не хотел знать чем – уж слишком большим облегчением стало не идти больше пешком и двигаться быстрее. В отличие от левантийских равнин, Кисия изобиловала холмами, зубчатыми горами, кудрявыми деревьями, густыми рощами и бурными реками. Птиц и животных здесь было больше, чем я видел где-либо, но, шагая по бескрайнему ландшафту, я начал его ненавидеть. Сначала за то, что здесь произошло, а потом за дождь.

Когда-то дождь был желанной передышкой, и мы хватали ртом капли, но сейчас он стал проклятием. Он просачивался даже через крышу сегодняшней повозки, без сомнения, усиливая застрявший в носу дурной запах. Мокрая шуба Чичи и мое собственное немытое тело усугубляли положение.

Но мы хотя бы не шли.

Императрица Мико сидела, скрестив ноги, настолько далеко от меня, насколько было возможно, не попадая под дождь и не касаясь подозрительного содержимого повозки. Она молчала с тех пор, как мы покинули постоялый двор несколько дней назад, и мне не хотелось нарушать эту тишину. Я наконец-то познакомился с повседневной кисианской жизнью, и, хотя еда и питье были непривычными, сон на полу напомнил о доме. Напомнил, за что я сражался.

– Интересно, как бы тебе понравилось в степях, – сказал я Чичи, которая свернулась рядом со мной, не желая мокнуть вместе с хозяйкой. – Мне пришлось бы постричь тебя покороче, чтобы было не так жарко. Можно было бы тебя побрить, как настоящего левантийского Клинка. – Я провел рукой по отросшим волосам. – То есть как настоящего Клинка, у которого есть бритва.

Накануне я отпилил ножом несколько локонов, но, судя по промелькнувшей улыбке императрицы, выглядело это нелепо.

– Торины особо не держат собак, но гурт Охт использует их для охоты.

Императрица удивленно огляделась.

– Кажется, твоя хозяйка потрясена, – сказал я собаке. – Наверное, я сказал какую-то грубость. Интересно, что это было? Охота? Или Охт?

Мико прищурилась и снова уставилась на дождь.

– Точно Охт. Интересно, что это значит. Как бы там ни было, мне нравится, что можно сидеть и говорить «дерьмо, лошадиный хрен» и все такое, не получая никакой реакции, но Охт, – Мико зыркнула на меня через плечо, – оказался проблемой.

Гидеон бы рассмеялся. Проклятье, даже Тор бы рассмеялся. А Чичи только виляла хвостом.

– Будем считать это похвалой моему чувству юмора.

Императрица снова посмотрела на нас, но каково бы ни было ее мнение, я предпочитал болтать с собакой, лишь бы не думать.

Я каждый день боролся с собой ради нашего медленного продвижения. Идти в нужном темпе, делать все возможное и не свалиться замертво было трудно – стоило только задуматься, как я оказывался со своими людьми, представляя, что новые кисианские союзники расправляются с ними, как только они перестали быть полезными, так же, как мы расправились с чилтейцами. Я думал об Йитти, Хими и Истет, о Дишиве и Сетте, и о Гидеоне. Больше всего о гордом Гидеоне, предающем наши обычаи с верой в будущее, которое, возможно, никогда не настанет. В самые мрачные моменты я видел их всех мертвыми из-за того, что я не успел вовремя. В этих снах наяву я снова был тем одиноким, охваченным стыдом ребенком, сидящим поодаль от гурта, знающим, что он подвел свой народ, только теперь не было ни степей, ни Гидеона, и тяжесть его руки на моих плечах осталась лишь горьким воспоминанием.

Битву не выиграть, если сдохнуть по дороге на нее.

Нет, это не левантийская поговорка, поскольку битвы слишком часто приходили к нам сами. Эти слова родились из старой пословицы: «Если потратить все силы на погоню за добычей, их не останется на то, чтобы ее убить».

Вечер наступал быстро, и я надеялся, что мы не остановимся. Лучше дремать, привалившись к трясущемуся боку повозки и приближаясь к месту назначения, чем пытаться найти сухое место для сна.

К несчастью, возница не имел желания ехать ночью. Когда повозка остановилась, императрица тут же начала какой-то торг и вернулась через несколько минут с торжествующей улыбкой. Чичи вскочила ей навстречу, и, заговорив со мной, кажется, впервые за день, Мико указала на центр поляны, куда возница бросил свернутую палатку.

– Костер, – сказала она по-левантийски, и, хотя слова были излишни, мне всегда было приятно слышать, как она говорит на моем языке, и это единственное слово свидетельствовало о моей ценности.

Я повторил его на кисианском, прежде чем перейти к привычным действиям. Найти сухое место. Собрать дрова. Раздобыть еду и воду. После проверить Чичи, улечься на жесткую землю и впасть в полусон, дрожа от холода под звездным небом. Когда мы попали в Чилтей, было тепло, но чем дальше мы уходили на юг и чем ближе подкрадывалась зима, тем больше я скучал по засушливой жаре степей.

В этот раз императрица купила еду в городе, и мы ели,