– Да, да…

Министр поставил на край туалетного столика лампу и рассеяно провел рукой по лбу, стирая мелкие капельки пота.

– Что ж, благородный д’Эвери, спрашивайте. Я постараюсь ответить.

Старший внимательно посмотрел на Каннеуса. Было похоже на то, что министр усилием воли загнал свой страх глубоко внутрь себя, и Норл, при всей своей неприязни к этому дэйлор, почувствовал нечто вроде уважения.

– Меня интересует причина, по которой Селлинор д’Кташин отправляет свои войска на бойню, – жестко сказал он, – ты ведь должен знать ее, а, Каннеус? И не советую лгать. Выкладывай все, что знаешь.

Тонкие губы министра сложились в ухмылку.

– Вот тут-то должен вас разочаровать, благородный д’Эвери. Мне неизвестны мотивы, которыми руководствовался наш монарх, принимая столь неосмотрительное решение. А, коль скоро он является королем, никто не может оспаривать его волю.

– Значит, ты тоже полагаешь, что король Селлинор поступает… гм… не совсем разумно?

Каненус развел руками.

– Это слишком мягко сказано. Порой я начинаю сомневаться в том, что Селлинор еще в здравом уме. Похоже, гибель единственной дочери подломила стебель его рассудка…

Норл шагнул вперед. Сейчас ему придется – во что бы то ни стало – узнать, правду ли говорит министр. Он быстро протянул руки вперед и легко коснулся висков Каннеуса. В ноздри снова ударил терпкий запах страха; Норл, через подушечки пальцев, ощутил, как сжалось, напряглось тело дэйлор. Надменное лицо исказила маска ужаса. Пальцы шарили по поясу, совсем рядом с рукоятью кинжала – но не находили ее.

– Что… что ты хочешь со мной сделать? – прохрипел министр, с трудом ворочая языком.

– Ничего, – Старший пожал плечами, – я хочу убедиться в правдивости твоих слов.

Еще одно маленькое усилие – и он увидел мысли Каннеуса. С удивлением глядя на трясущегося дэйлор, вампир подумал о том, сколько же мерзости может быть заключено в самой обычной материальной оболочке. Алчность, жажда власти, подлость, и немало загубленных жизней. Ложь так крепко пустила корни в черной душе первого министра Дэйлорона, что правда в его устах казалась чем-то необычным. Норл отнял пальцы от головы дэйлор и брезгливо встряхнул руками, словно отряхивая налипшие грязные мысли. Заметил:

– Тебя следовало бы убить, лорд Каннеус. Такие, как ты – позор Дэйлорона. Я ничуть не удивлюсь, если тот упадок, в котором сейчас находится наш народ – всего лишь следствие существования таких вот выродков. Плохое – оно никуда не уходит. Оно отражается от граней мира и возвращается к нам…

Тяжело дыша, министр прислонился к стене. Черные глаза шарили по фигуре вампира, словно выискивая уязвимое место.

– Не я заставлял Селлинора занять трон, перешагнув через труп брата, – поспешно проговорил дэйлор, – он сам это сделал! Без чьего-либо указа…

– А ты, разумеется, решил, что при новом короле тебе перепадет кусок пожирнее, – холодно заключил Норл, – я давно не был здесь, и теперь жалею о том, что никогда не вмешивался в делишки владык.

В темной комнате повисло напряженное молчание.

Да, Каннеуса следовало убить… Но с другой стороны, в одном министр не солгал: ему и в самом деле было неясно, отчего Селлинор принимает именно такие странные решения.

– Я не позволю отдать Дэйлорон людям, – сказал вампир, глядя в темные глаза министру, – можешь передать это своему властелину. Если он не отменит своего решения, то пусть прощается с жизнью.

Каннеус молча кивнул и, выудив из-за отворота рукава кружевной платок, промакнул лоб.

– Пожалуй, я подожду еще день, – продолжил Норл, – это время я даю вам на размышления. В твоих силах уговорить короля отказаться от этой безумной затеи. Если же он будет упорствовать, на трон Дэйлорона взойдет новый король.

– О ком это вы, благородный д’Эвери? – вдруг подал голос министр, – насколько мне известно, ваш дом угас еще два столетия назад. А дэйлор, о благе которых вы так печетесь, не позволят взойти на трон вампиру!

Норл улыбнулся. Неужто он пеероценил министра, и Каннеус на самом деле глуп, как пробка?

– Не стоит забывать о наследнике дома д’Амес, которого вы так и не смогли ни утопить, ни убить, – медленно произнес он, не без удовольствия наблюдая за тем, как округляются глаза министра.

Но, надо отдать должное, Каннеус мог держать себя в руках. Лицо его моментально обрело показную невозмутимость.

– Значит, мальчишка нашел пристанище в Гнезде куниц? – язвительно заметил он, – вы приютили дэйлор, который, по закону, должен был умереть еще личинкой?!!

– Вот именно, Каннеус. Еще личинкой. Но личинка выжила – и теперь, после трагической гибели короля Селлинора, может претендовать на престол. И, уж поверь, я сделаю Шениора королем. Ты его сделаешь королем!

И, отвесив окаменевшему министру шутливый поклон, Норл д’Эвери шагнул в портал.

…Ничто не мешало ему просто избавиться от Селлинора, если тот будет упорствовать в своем безумии. Что может быть проще для восьмисотлетнего вампира, чем открыть портал прямехонько в покои короля и превратить всех, кого застанет там, в кровавое месиво?

Но он хорошо помнил, что иногда дэйлор может толкать на безумные поступки и что-то хорошее. И, как и положено существу, прожившему долго и много повидавшему, размышлял о возможных причинах происходящего.

Взять, к примеру, того же Шениора: дурачок так жаждал заглянуть в колодец Памяти, чтобы узнать правду о гибели отца – но все кончилось тем, что он совершил судьбоносный поступок, заботясь о человеческой ведьме. Безумие? Да, несомненно. Но порожденное самыми благородными мотивами, уж этого-то нельзя отрицать.

Он размышлял, левитируя в двух ладонях от пола.

Либо король безумен, либо им движут мотивы, никому неизвестные и непонятные.

«Вся твоя беда, Норл д’Эвери, в том, что ты слишком много думаешь. Если король не изменит своего решения, оторви его глупую голову и выброси в Поющее Озеро как дань Дэйлорону. Зачем пытаешься копаться в чужом грязном тряпье?»

И это вправду было так: он слишком много размышлял, пытаясь искать смысл там, где его никогда не было. Но все попытки действовать бездумно ни к чему не привели. Увы, Норл д’Эвери не стал меньше думать оттого, что стал вампиром. Даже наоборот, отринув природу дэйлор, отказавшись от решений, исходящих от горячего сердца, он начал выстраивать стройные, правильные цепочки рассуждений – и они почти всегда приводили его к истине.

А сама истина – как же заманчиво сверкала она, похожая на крупный бриллиант, поблескивающий под слоем грязи! И как же сладок был тот момент, когда эту единственную истину можно было смаковать, упиваясь достигнутым…

«Ты просто-напросто пытаешься оправдать себя, д’Эвери. Тебе хочется взглянуть в колодец – но ты никак не можешь решить, что для тебя важнее – узнать истину или сохранить неприкосновенной свою судьбу…»