— И что же вам открылось в моем вопросе?

— Да неважно, что открылось, важно, что вопрос прозвучал.

— Что же здесь необычного?

— Оказывается, этот вопрос существует. Для вас. Мне представлялось, что вам просто неприятно говорить на подобные темы, а оказывается, оказывается...

— Ну?! — нетерпеливо воскликнул Сысцов.

— Оказывается, вы всерьез озабочены, в какой роли предстанете в уголовном деле.

— Когда прикажете явиться? — спросил Сысцов, прерывая пафнутьевские рассуждения.

— Завтра в девять.

— Я буду, — слова прозвучали, как предложение покинуть дом.

— Понял, — кивнул Пафнутьев и, поднявшись из кресла, еще раз окинул стол взглядом — не забыл ли чего, но Сысцов понял это по-своему и усмехнулся.

— Еще глоточек? — спросил он.

— Чуть попозже, Иван Иванович, чуть попозже. За коньяк я вам искренне благодарен. Прекрасный коньяк. Впрочем, думаю, другой не пьете.

— И давно, — кивнул Сысцов.

Андрей включил мотор, едва Пафнутьев показался на крыльце. Тот сбежал по ступенькам быстро, почти весело. Сысцов не вышел его провожать, лишь подошел к двери и с силой задвинул стальную щеколду, одним этим движением выражая свое отношение к настырному гостю.

— Вы ему испортили настроение? — спросил Андрей, трогая машину с места.

— И надолго.

— Телефон бы его сейчас прослушать.

— Уже дал команду.

— Хотя он, наверное, мобильником пользуется.

— Это тоже не проблема. И потом, у меня такое ощущение, Андрей, что ничего нового я уже не узнаю. Разве что некоторые житейские подробности.

— Убийца нужен, Павел Николаевич. Всем позарез нужен убийца, от этого никуда не деться, — напомнил Андрей.

— Кому всем?

— Общественности, телевидению, газетам... У вас уже есть кто-нибудь на примете?

— Так ли уж важно, кто у меня на примете... Убийца сам вынырнет в нужный момент. Туман рассеется — вот и он стоит, тепленький. Бери его, тащи, сажай. Он сам засветится, — повторил Пафнутьев. — Отпадут ненужные подробности, уйдут случайные люди, вещи обретут истинные свои названия, и все одновременно воскликнут: «Ба! Да вот же он, касатик!»

— Хорошую картинку вы нарисовали, Павел Николаевич, — усмехнулся Андрей.

— Так бывает всегда, — Пафнутьев пожал плечом. — Есть детская сказка, «Ежик в тумане» называется. Вот так и мы, как ежик, бродим в тумане, натыкаемся на коряги, принимаем их за чудовищ, туман постепенно рассеивается, и мы убеждаемся — коряги. А солнце поднимается все выше, туман все прозрачнее, и вот наконец появляются темные фигуры. Они уже не такие страшные, какими казались в тумане, мы убеждаемся, что это просто хмыри болотные, жалкие и пугливые. Кстати, ты заметил — они пугливые.

— Кто?

— Преступники. Особенно неразоблаченные. Боятся шороха, громкого голоса, неожиданного вопроса. Постоянно совершают какие-то поступки, часто неестественные и потому заметные, они все время прячутся, таятся, осторожничают, даже когда в этом нет надобности. С этим невозможно бороться, они просто вынуждены постоянно доказывать свою невиновность. Как у древних... «Ты сказал — я поверил. Ты повторил — я засомневался. Ты еще раз повторил — я убедился, что врешь».

* * *

Пияшев сбежал.

Чем дольше стоял Пафнутьев перед дверью, нажимая время от времени на кнопку звонка, тем яснее становилось — гомик с роскошным голосом и величавыми манерами сбежал. Рядом с Пафнутьевым стоял Худолей с пакостливым выражением лица — он в эту квартиру уже заглядывал, а чуть поодаль маялись, переступая с ноги на ногу, два оперативника. В кармане у Пафнутьева лежал ордер на обыск.

Пафнутьев прекрасно понимал, что обыск будет чисто формальным, поскольку Худолей с Андреем изъяли из квартиры все, что могло понадобиться для дела. Но тем не менее он хотел бы его провести. Может быть, просто для того, чтобы познакомиться с Пияшевым. Как он уже успел убедиться, в этом деле имели значение тональность разговора, впечатление о человеке, вроде бы пустоватый треп, как это было недавно с Сысцовым.

— Как жаль, как жаль, — пробормотал он, опять нажимая на кнопку звонка и слыша за дверью металлическую трель какой-то птицы.

— Ты о чем, Паша?

— Понимаешь, Худолей... Печально оказываться в конце концов правым, как бы плохо о человеке ни подумал. Вроде нет никаких оснований думать о человеке плохо, но проходит время, и основания появляются.

— Это ты обо мне говоришь, Паша? — потрясенно спросил Худолей.

— О тебе? — очнулся от невеселых мыслей Пафнутьев. — А ты кто?

— Спасибо, Паша.

Разговор их прервался — открылась соседняя дверь, из нее настороженно выглянула женщина, повязанная какой-то безразмерной косынкой, видимо, под ней громоздились бигуди.

— Ну что вы все звоните и звоните! — сказала она с легким раздражением. — Уехал он. Вчера.

— Точно уехал?

— С сумками выходил. Попрощался. Сказал, что будет недели через две, не раньше. Он всегда так уезжает, недели на две, иногда на три.

— Записку оставил? — спросил Худолей. Если бы у него поинтересоваться — почему он спросил о записке, Худолей не смог бы ответить. Почему-то выскочили эти слова, может быть, просто ему хотелось продлить разговор с бигудевой соседкой.

— Да, — помолчав, ответила женщина.

— Посмотреть бы на записочку-то, — сказал Пафнутьев.

— А вы кто?

— Видишь, Паша, и тебе задают тот же вопрос, который ты мне задал!

Пафнутьев вынул из кармана потрепанное удостоверение и протянул женщине. Та взяла, сделала шаг назад и захлопнула дверь перед носом Пафнутьева.

— Ни фига себе! — озадаченно пробормотал он.

— Будем взламывать? — спросил оперативник. — Болгаркой в два счета распилим все замки.

Но распиливать не пришлось — дверь открылась, и снова показалась женщина с угластой головой.

— Прошу прощения, но я не вижу без очков. Вот ваша ксива, — ввернула она блатное словечко. — А вот записка Пияшева.

Пафнутьев развернул клочок бумажки с фирменным знаком «Роксаны» — парусник на фоне закатного солнца — и вчитался в каллиграфический женский почерк: «Дима, держись. Все остается в силе. Броня крепка, и танки наши быстры. Заканчивай хату и ни о чем не беспокойся. Италия тебя ждет».

Подписи не было.

— Если хотите, я доставлю эту записку человеку, которому она адресована? — сказал Пафнутьев.

— Нет, пусть лучше будет у меня. — Женщина хотела соблюсти все правила приличия.

— Нет, я все-таки доставлю ее Диме. Вы, кстати, его знаете?