— Странно, — заметила Барбара, продолжая рассматривать снимок, — но я не помню в Риме именно такую площадь.

— Вы уверены в этом? — Эдвард был явно огорчен.

Барбара несколько раз задумчиво кивнула.

— А с этим человеком, — продолжал Пауэл, — ну, с тем, что прислал вам снимок, вы уже виделись?

— Нет. Вместо него я встретил девушку.

— Вот как!

Пауэл иронически взглянул на Барбару, но та лишь пожала плечами и встала:

— Мне пора. Уже шесть часов две минуты, мистер Пауэл. Я и так подарила вам две минуты сверх своего рабочего времени.

— Не мне, дорогая, не мне.

Барбара протянула Эдварду узкую аристократическую руку:

— До свидания, профессор. Простите, не могли бы вы дать мне этот снимок?

Эдвард пребывал в нерешительности:

— Знаете, по правде говоря, сегодня вечером он может понадобиться, но все же возьмите. Разумеется, вы понимаете, как он дорог мне…

— Думаю, что в отличие от мистера Пауэла я неплохо знаю Рим. До встречи, профессор. Если не найдете меня здесь, значит, я в Британской школе археологии. Я все разузнаю вам про эту площадь. До свидания, мистер Пауэл.

Барабара была уже в дверях, когда Эдвард, занятый своими мыслями, спохватился, что бы не слишком-то учтив с этой прелестной девушкой:

— Спасибо за чай!

— О да, чай был изумителен, моя дорогая, — вежливо заметил Пауэл.

Барбара кивнула, и ее легкие каблучки застучали по лестнице.

— Всем хороша. Да не про меня. — Пауэл был в своем амплуа.

Подойдя к одному из огромных, во всю стену, шкафов, он отодвинул какой-то толстый том, достав бутылку виски и два бокала.

— Итак, площадь-фантом… Она есть и ее нет. А снимок? Может, эта площадь находится в каком-нибудь другом городе? — Он засмеялся. — Но кому нужен этот ребус?

Эдвард вышел из задумчивости:

— Сегодня вечером я должен встретиться с той девушкой, она обещала познакомить меня с Тальяферри.

— Тальяферри? А кто это?

— Художник. Тот самый, что прислал мне письмо с фотографией.

— В таком случае через несколько часов загадка прояснится, — заключил Пауэл.

— Да, после встречи с Тальяферри.

— Где?

— Какая-то таверна. «У Ангела», так, кажется.

Пауэл покачал головой:

— Никогда не слыхал.

Эдвард вздохнул:

— И все бы хорошо, но час назад мне сообщили по телефону, что Тальяферри умер.

— Что? Умер? Неприятное обстоятельство, я бы сказал. Прямо-таки поразительное, ибо не представляю, как же это вы собираетесь встречаться сегодня вечером с покойником.

— В самом деле. Такого со мной еще не бывало.

Оба замолчали. Наконец Пауэл счел необходимым заметить:

— А вы уверены, что правильно набрали номер?

— Абсолютно уверен: 61-13-71. Я отлично помню его…

И вдруг, неожиданно смутившись, Эдвард уставился на Пауэла почти с испугом.

— Что случилось? — удивился тот.

— Я прекрасно помню этот номер, но ума не приложу, откуда он мне известен.

— Наверное, этот ваш покойник Тальяферри сообщил номер в письме, или вы сами нашли его в телефонной книге… — Пауэл явно забавлялся.

— Нет. В письме его не было, и в справочнике я не искал, а попросил сделать это синьору Джаннелли, администратора гостиницы… — Он поразмыслил немного и в конце концов заключил без всякой лигики: — Нет, очевидно, я ошибаюсь.

Но похоже было, что причуды памяти профессора Форстера не слишком интересовали Пауэла. Он свернул на свою любимую тему:

— А что девица? Какова? Ну, та, с которой вы сегодня куда-то отправляетесь…

— Она чудо! — Эдвард, казалось, вернулся к действительности. — Классический образец итальянки.

Эдвард подъехал к площади Испании за несколько минут до назначенного Лючией часа. Выйдя из машины, он огляделся, вздохнул, качнул головой, словно отвечая на собственные тревожившие его мысли. Сейчас, к концу этого насыщенного впечатлениями дня, утренняя встреча на виа Маргутта казалась ему нереальной. И он вдруг подумал, что девушка не придет. Однако ночной Рим, гуляющая толпа на площади, огни, запах бензина, перемешавшийся с запахом тысяч азалий на Испанской лестнице, — все это отвлекало и успокаивало. Разноязыкая толпа стекала по лестнице, и вместе с ней волнами стекали на площадь белые и розовые азалии — обычное весеннее украшение этого романтического уголка Рима. Эдвард бродил среди влюбленных и туристов, сожалея, что не относится к числу первых, и не желая относить себя ко вторым. Ему хотелось быть здесь своим и жить, вдыхая эту пахнущую бензином и азалиями вечность. Порыв ветра швырнул ему в лицо брызги от фонтана Баркачча. Он обернулся и увидел Лючию.

Девушка быстро спускалась по лестнице, бледная, отрешенная, какая-то отстраненная от всего и всех, и широкий цыганский подол светлого платья вздымался вокруг ее ног в такт каждому шагу.

Эдвард поспешил ей навстречу, взял в свои руки ее холодные подрагивающие пальцы и с облегчением улыбнулся: значит, их короткая встреча утром была не сном, и вот она, Лючия, его Вергилий в женском обличье, который проведет его по лабиринту загадок и тайн и выведет к свету. Несомненно, эта девушка чистейшей красоты поможет ему все прояснить.

Он усадил ее на переднее сиденье, сел за руль сам, и через минуту «ягуар» уже ехал в сторону Трастевере.

На Лючии было светлое платье с глубоким вырезом, плечи покрывала легкая шаль, поверх которой свободно лежали ее золотистые, чуть вьющиеся волосы. На трогательно склоненной шее поблескивала цепочка со старинным медальоном. Лицо, казалось, никогда не знало косметики.

Эдвард внимательно следил за дорогой — даже в столь поздний час движение в центре Рима было довольно оживленным.

— Прямо… Теперь направо… — Лючия указывала путь.

Эдвард притормозил:

— Тут одностороннее движение.

— Что значит одностороннее?

Напряжение первых минут рассеялось. Эдвард рассмеялся:

— Что значит? Висит знак — по этой улице ехать нельзя. Не хотите же вы, чтобы иностранца оштрафовали за нарушение правил уличного движения?

— Правил?.. Впрочем, не важно. — Лючия выглядела озадаченной. Покрутив головой, она указала пальцем в другую сторону: — Тогда туда.

Наконец они выехали на ярко освещенную набережную Тибра.