— Он приказал долго жить.

Казалось, она говорила о чужом человеке.

— Он умер? Но от чего?

— От скуки. — Оливия подавила легкий зевок. — Он слишком любил проводить все время наедине со своими мыслями, а мысли его были такими скучными. От них-то он и… Ты бы видел его — это был весьма элегантный покойник.

Для шутки это было уж слишком, даже из уст Оливии. Но за развязным тоном Эдвард уловил с трудом контролируемое напряжение.

— Однако и ты, похоже, не развлечься сюда приехала. Одна в такое время слушаешь органный концерт. Ты здорово переменилась.

— Находишь? Наверное, дело в Италии. Мне ни в коем случае не следовало приезжать в Рим. В Лондоне мы так славно развлекались. Не правда ли? — Оливия опять кокетничала, однако надолго ее не хватило. — В Италии я скучаю, — погасшим тоном добавила она.

— Берегись! Именно эта болезнь доконала твоего муженька.

— Конечно. Вот я и смотрю телевизор.

— Конечно, музыка — отличный допинг, но с каких пор тебя интересует классика? В Лондоне тебе хватало и шейка.

— Ты помнишь? Я потрясающе его танцевала, правда? А теперь переключилась на классику. Ты же не станешь меня ревновать к какому-нибудь Бетховену. — Она взяла Эдварда под руку. — Угости меня чем-нибудь.

— Охотно. Местный бар тебя устроит?

— Представь себе. Я ведь почти благонравная вдова.

Они прошли к бару, сопровождаемые внимательным взглядом синьоры Джаннелли.

— Двойной, как обычно, — бросила Оливия бармену. — И синьору тоже. Нам надо отметить встречу. — Она уселась на высокий стул и закинула ногу на ногу. — Итак, ты один? А я вот нет. Жаль, конечно, упускать такой случай. Но ничего не поделаешь. А ты мог бы убрать соперника?

Подобная перспектива развеселила Эдварда.

— По правде говоря, я приехал в Италию с другими целями. И все же — о ком речь?

Оливия внезапно переменилась в лице, увидев что-то в зеркале позади бармена.

— Об одном мерзавце, что сейчас стоит у нас за спиной. — И она резко обернулась. Эдвард последовал ее примеру.

К ним направлялся высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти. В молодости он, видимо, был не лишен привлекательности. Однако сейчас набрякшие мешки под глазами и опущенные углы плотно сжатого рта говорили о подорванном здоровье и испорченном характере. Костюм, купленный когда-то в дорогом магазине, сидел на нем довольно небрежно.

Оливия молниеносно переменила тон:

— Лестер, сокровище, познакомься, это Эдвард. Эдвард, сокровище, познакомься, это Лестер. Я уверена, вы станете друзьями. — Она определенно была сегодня в ударе.

— Привет. — Лестер был немногословен.

Эдвард ответил легким кивком.

Возникла неловкая пауза, во время которой Оливия не спеша допивала содержимое бокала и разглядывала обоих мужчин.

Лестер начинал злиться:

— Поторопись, нам пора.

— Сначала допью. — Оливия вызывающе качнула ногой.

Лестер резко выхватил у нее из руки бокал и одним глотком допил виски. Оливия повернулась к Эдварду:

— Что скажешь? И это мой, как это сейчас говорят, друг. Настоящий герой! Жаль только, стареет прямо на глазах.

Лестер сохранил самообладание и парировал:

— Можешь обвинять меня в чем угодно, дорогая, но оставаться вечно молодым я тебе не обещал. Как, впрочем, и ты мне.

Эта перепалка начинала действовать Эдварду на нервы.

— Он прав. А я виновата. Ничего он мне не обещал, и я из принципа никогда не верю ничему, что он говорит. Но погеройствовать он действительно успел. Ты когда-нибудь слышал о бароне Россо — Красном Бароне? Перед тобой бывший ас немецкой авиации. Подумать только, а ведь я так хорошо относилась к английским мужчинам! И откуда только этот взялся на мою голову?

Эдварду ничего не оставалось, как поддержать странную игру:

— Поздравляю, барон!

— Не слушайте ее. Это все выдумки. Я ирландец и никогда не воевал на стороне немцев. Моя фамилия Салливан. Итак, который час? — Он взглянул на внутреннюю сторону запястья, где располагался циферблат часов. — Оливия, сокровище, ты идешь наконец?

— Конечно, мой ангел. Чао, Эдвард, я счастлива, что встретила здесь тебя. — И внезапно очень серьезно добавила: — Поверь мне, это действительно так.

Мужчины, кивнув друг другу, попрощались. Оливия и Лестер Салливан ушли.

Эдвард взял свою сумку и вернулся к стойке портье, где синьора Джаннелли вписывала что-то в гостиничный журнал.

— Мой ключ?

— Пожалуйста. Номер тридцать три. Третий этаж. — Эдвард уже направился к лифту, когда женщина окликнула его: — Если у вас есть ценные вещи, советую передать их мне. Администрация не отвечает за ценности, не оставленные в сейфе.

Эдвард покачал своей сумкой и улыбнулся:

— Благодарю вас, в ней нет ничего такого, что стоило бы прятать в сейф.

Он вошел в лифт. Позабыв о своем журнале, синьора Джаннелли проводила нового постояльца беспокойным взглядом своих черных, не отражающих света глаз.

* * *

Номер 33 был обставлен в стиле начала девятнадцатого века. Из большого окна с отдернутыми тяжелыми портьерами был виден дом на противоположной стороне улицы. Дорогое зеркало в позолоченной раме придавало комнате дополнительный объем. На стенах были развешаны картины и гравюры, воспроизводящие римские пейзажи. Особняком висел план средневекового Рима.

Эдвард снял плащ, пиджак и освободил узел галстука. Потом прошел в просторную ванную комнату и пустил воду. Здесь тоже был воспроизведен интерьер прошлого века — мрамор, вместительная ванна, массивные позолоченные краны.

В ванной мерно журчала вода, а Эдвард меж тем принялся распаковывать вещи. Вернувшись в комнату, он открыл один из чемоданов. Выложив на кровать несколько книг, он случайно взглянул в окно и с удивлением обнаружил, что из дома напротив какой-то человек наблюдает за ним. Заметив, что на него смотрят, человек поспешно опустил штору.

Эдвард переложил книги на стол и решил, пока наполняется ванна, прилечь. Но его внимание вновь привлекло шевеление в окне дома напротив. Похоже было, что и впрямь его персона кого-то сильно интересовала.

Эдвард подскочил к окну и резким движением задернул тяжелую портьеру. Но и тут его ждал сюрприз: сюжет, изображенный на ее внутренней стороне, неприятно поражал своей мрачностью и никак не вязался ни с интерьером номера, ни с ослепительным римским полднем: по какой-то пустынной каменистой местности двигалась похоронная процессия. Лица людей были закрыты капюшонами. Все это не располагало к долгому любованию.