Шаги мужчины останавливаются прямо под ее грудой соломы.

– Не бойся, – повторяет он, на сей раз тише. Мать по-прежнему внизу и, вероятно, не может услышать его. – Я не дам твоей матери тебя обидеть.

Дамайя втягивает воздух.

Она не дура. Он детоторговец, а детоторговцы делают ужасные вещи. Но поскольку он сказал эти слова и поскольку какая-то часть Дамайи устала бояться и злиться, она выпрямляется. Она выбирается из мягкой теплой соломы и садится, глядя на мужчину сквозь кудряшки и грязную солому.

Он выглядит так же странно, как и звучит, и он явно не из окрестностей Палелы. У него почти белая кожа, как бумага, он, наверное, дымится и скручивается на жарком солнце. У него длинные прямые волосы, что вместе с кожей означает, что он из арктических областей, хотя их цвет – черный, как земля возле старого кратера, – не подходит. У жителей Восточного побережья такие волосы, только пушистые, а не прямые, но у них и кожа черная. И он большой – выше и шире в плечах, чем отец. Но там, где у отца плечи переходят в широкую грудь и живот, у этого сужение. Все в нем гибкое и тонкое. Нет четко выраженной расы.

Но сильнее всего Дамайю поражают глаза детоторговца. Они почти белые. Она видит белки его глаз, потом серебристо-серый диск радужки, почти неотличимой от белка. Его зрачки в полумраке амбара расширены, пугающи в этой пустыне бесцветности. Она слышала о таких глазах, которые в сказках и камнелористике называются льдистыми. Это редкий знак и всегда недобрый.

Но затем детоторговец улыбается Дамайе, и она не задумываясь улыбается в ответ. Она тут же верит ему. Понимает, что нельзя, но верит.

– Ну вот мы где, – говорит он по-прежнему тихо, чтобы мать не услышала. – ДамаДама Опора, полагаю?

– Просто Дамайя, – автоматически отвечает она.

Он изящно наклоняет голову, затем протягивает ей руку.

– Понятно. Идем к нам, Дамайя?

Дамайя не шевелится, а он не хватает ее. Он просто стоит на месте, терпеливый как камень, с протянутой, но не принятой рукой. Проходит десять вдохов и выдохов. Двадцать. Дамайя понимает, что должна идти с ним, но ей нравится, что это ощущается как ее выбор. Потому она наконец дает ему руку и позволяет поднять себя. Он держит ее за руку, пока она, как может, отряхивается от соломы, а затем чуть притягивает к себе.

– Минутку.

– М-м?

Но рука детоторговца уже у нее на затылке. Он прижимает два пальца к основанию ее черепа так быстро и умело, что она не успевает испугаться. На мгновение он закрывает глаза, вздрагивает, затем выдыхает и отпускает ее.

– Долг прежде всего, – загадочно говорит он. Она касается затылка, растерянная, все еще ощущая прикосновение его пальцев. – Теперь пошли вниз.

– Что ты сделал?

– Что-то вроде маленького ритуала. Что-то, что позволит найти тебя, если ты когда-нибудь потеряешься. – Она не может представить, что это значит. – Идем, мне надо сказать твоей матери, что ты идешь со мной.

Значит, это наяву. Дамайя закусывает губу, и когда человек направляется к лестнице, она следует в двух шагах за ним.

– Что же, с этим уладили, – говорит детоторговец, когда они спускаются на первый этаж к матери. (Мать вздыхает, увидев ее. Возможно, от раздражения.) – Вы не могли бы собрать для нее вещи – пару смен белья, еды в дорогу, какую сможете, пальто, – мы уходим.

Мать удивленно выпрямляется.

– Мы отдали ее пальто.

– Отдали? Зимой?

Он говорит мягко, но матери внезапно становится неуютно.

– У нее есть двоюродная сестра, которой было нужно пальто. У нас гардеробы не набиты одежкой. И… – мать мнется, бросает взгляд на Дамайю. Дамайя отводит глаза. Она не хочет знать, сожалеет ли мать, что отдала пальто. Ей особенно не хочется увидеть, что мать не сожалеет.

– И вы слышали, что орогены не испытывают холода так, как остальные, – говорит он с усталым вздохом. – Это миф. Полагаю, вы видели прежде, что вашей дочери бывало холодно.

– О, я… – мать вспыхивает. – Да. Но я думала…

Что Дамайя прикидывается. Именно так она сказала Дамайе в тот первый день, когда та вернулась из школы, когда ее поселили в амбаре. Мать была в ярости, лицо ее было в слезах, а отец просто сидел молча с побелевшими губами. Дамайя скрывала от них, говорила мать, все скрывала, прикидывалась ребенком, хотя она на самом деле чудовище, чудовища так всегда поступали, она всегда знала, что с Дамайей что-то не так, она всегда была такой врушкой…

Мужчина качает головой.

– Тем не менее ей нужна какая-то защита от холода. Когда мы будем ближе к Экваториалям, станет теплее, но нам туда несколько недель добираться.

Лицо матери расслабляется.

– Так вы и правда забираете ее в Юменес.

– Конечно, я… – Мужчина в упор смотрит на нее. – А. – Он бросает взгляд на Дамайю. Они оба смотрят на Дамайю, и от этого все зудит. Она ежится. – Значит, даже думая, что я пришел убить вашу дочь, вы попросили главу общины вызвать меня.

Мать подбирается.

– Нет. Не так, я не… – Ее кулаки, висящие по бокам, разжимаются. Затем она склоняет голову, словно ей стыдно, но Дамайя знает, что это ложь. Матери никогда ни за что не стыдно. Было бы стыдно, она такого не делала бы.

– Простые люди не могут заботиться о… о таких детях, как она, – тихо говорит мать. Она бросает быстрый взгляд на Дамайю. – Она чуть не убила в яслях мальчика, и… – Внезапно она выпрямляется, расправляет плечи. – И разве это не долг каждого гражданина?

– Да-да, все так. Ваша жертва сделает мир лучше для всех. – Эта похвала – обычное клише. Но тон, что удивительно, нет. Дамайя снова смотрит на детоторговца, смущенная тем, что детоторговцы не убивают детей. Это все меняет. А Экваториали? Эти земли находятся далеко-далеко на юге.

Детоторговец смотрит на Дамайю и каким-то образом понимает, что ей непонятно. Его лицо смягчается, что должно быть совершенно невозможно при его пугающих глазах.

– В Юменес, – говорит он матери, затем Дамайе. – Да. Она достаточно молода, так что я забираю ее в Эпицентр. Ее научат управляться с ее проклятием. Ее жертва тоже сделает мир лучше.

Дамайя отвечает ему взглядом, понимая, как она ошибалась. Мать не продала Дамайю. Они с отцом отдали ее. И мать не ненавидит Дамайю, она боится ее. Есть ли разница? Возможно. Дамайя не знает, как она должна себя чувствовать после таких откровений.

И этот человек вовсе не детоторговец.

– Ты Страж? – спрашивает она, хотя уже и знает это. Он снова улыбается. Она не думала, что Стражи такие. В ее воображении они высокие, с каменными лицами, при оружии и с тайным знанием. Ну, этот, по крайней мере, высок.

– Да, – отвечает он и берет ее за руку. Он очень любит трогать людей, думает она. – Я твой Страж.