В тринадцать лет Хамуд решил взять жизнь в свои руки. С одним рюкзаком, босой, он ушел из Ибба и отправился в Саудовскую Аравию. Эту историю он часто рассказывал Мохтару.

– Это же триста миль, – отмечал Мохтар.

– И я прошел их босиком, – уверял Хамуд.

Перед уходом он, впрочем, попросил осла. Объявил братьям, что уходит, отстанет от них навсегда, и нужен ему только осел – чтоб легче и веселее было идти.

– Осел стоит дороже тебя, – возразили братья.

И Хамуд ушел без осла.

В Саудовской Аравии, где нефтяных денег куры не клюют, где богатство такое, что Йемену и не снилось, Хамуд торговал водой на обочине. Мыл полы в ресторанах. Хватался за любую поденщину, откладывал деньги и посылал домой овдовевшей матери. И всякий раз прикладывал записку: «Это от мальчика, который стоит дешевле осла».

Ближе к двадцати годам Хамуд вернулся в Йемен и женился на молодой женщине по имени Зафаран из соседней иббской деревни. Вдвоем они поехали в Англию, в Шеффилд, где, слыхал Хамуд, хорошо платят работникам металлургических комбинатов. В итоге он переехал в Детройт – там йеменцы устраивались на автомобильные заводы. Несколько лет Хамуд проработал на конвейере «Крайслера», устанавливал подушки безопасности, а потом вслед за йеменскими друзьями перебрался в Нью-Йорк. На сбережения купил угловой магазин в Гарлеме и вывел его в прибыль. Купил еще одну лавку в Куинсе – конкурировать приходилось с бандами и мафией, но Хамуда это не смущало. Магазин в Куинсе тоже процветал, и вскоре Хамуд уже одалживал деньги сыновьям и кузенам – в том числе Фейсалу, – и все они пооткрывали собственные продовольственные и винные магазины в Нью-Йорке и Калифорнии, и все эти магазины приносили дивиденды Хамуду, и Хамуд более или менее отошел от дел прежде, чем ему стукнуло шестьдесят.

Он купил пять акров в Иббе и выдал строителям собственноручно нарисованный эскиз. Рисунок этот огорошивал даже с учетом весьма и весьма эксцентричных архитектурных традиций Йемена. Хамуд хотел дом, похожий на тот, что жил в его воображении, – на дом, что на полвека с лишним запечатлелся в памяти Хамуда, с тех пор как Хамуд мальчишкой жил в Саудовской Аравии. Он тогда только приехал, еще ходил босиком, перебивался с хлеба на воду – и однажды увидел замок на холме. Ну, так ему запомнилось. Может, это была больница или мечеть; короче, Хамуд запомнил этот дом на всю жизнь. И поклялся, что однажды построит нечто подобное. В общем, он нарисовал замок по памяти, и получился замок на холме. Оформление интерьера Хамуд выдумывал как в голову взбредет. Никаких архитектурных принципов, никаких йеменских обычаев не придерживался. Одни комнаты необъяснимо громадны, другие необъяснимо малы. Где-то четыре ванные комнаты на этаже, хотя не нужно ни одной. Повсюду балконы, а входы и выходы в самых непредсказуемых местах. «Если вор захочет обокрасть этот дом, – говорила Зафаран, – он заблудится и не выберется никогда».

Хамуд приступил к постройке в 1991 году, но так ее и не закончил. Мохтар приехал, прожил в Йемене год, и все это время в доме постоянно толклись рабочие. По пять разных мастеров одновременно добавляли новые штрихи – и всё согласно техзаданию Хамуда: новая резная дверь из редкого тика, импортная плитка в салоне на пятом этаже, новый витраж над балконом на четвертом. По стенам висела коллекция Хамуда – кинжалы, мечи, ковбойские шляпы, кобуры и огнестрельное оружие. У Хамуда была «беретта», груда кольтов.45-го калибра, арсенал пистолетов, которые он видел в бондиане и в фильмах с Джоном Уэйном. Хамуд пересмотрел все фильмы Джона Уэйна и коллекционировал кобуры, шляпы, ходил в ковбойских сапогах – все, что носил Уэйн, было Хамуду желанно.

Мохтар приехал в Ибб сразу после восьмого класса – он ничуть не интересовался Джоном Уэйном и ничуть не интересовался Йеменом. Он скучал по движухе в Сан-Франциско. Хамуд отправил его в местную школу, частную и строгую, и заставлял ходить туда пешком – сорок пять минут в один конец. Мохтар немножко говорил по-арабски, но по-английски в школе не говорил никто. Мохтар там был одним из немногих американцев. Неправильно носил одежду. Не знал положенных ответов на стандартные приветствия. Не знал, как у йеменцев полагается ходить, поступать, улыбаться, не улыбаться. Чтобы вписаться, он решил стать суперйеменцем. Зубрил арабский, вытравливал акцент, одевался как йеменские ребята – мааваз, сандалии, какой надо пиджак. Он старался ассимилироваться и освоить местные обычаи, но то и дело садился в лужу.

Как-то раз бабушка Зафаран послала Мохтара за курицей. Мохтар привык к американским магазинам: курицу убивают за сотни миль от магазина, разделывают, заворачивают в пластик – по ней и не скажешь, что некогда она была живая. Сейчас надо было попросить курицу у мясника в центре Ибба, что, впрочем, Мохтару неплохо удалось. Мясник потянулся за живой курицей и задал вопрос, которого Мохтар не понял, но решил, что лучше ответить утвердительно. Мясник удивился, но пожал плечами, достал курицу, отрубил ей голову и положил в пластиковый пакет – как была, в перьях и в крови.

Когда Мохтар вернулся к Хамуду и Зафаран с пластиковым пакетом, отяжелевшим от куриной крови, Зафаран вытаращилась. Потом засмеялась. Мохтар заподозрил, что сейчас его обзовут олухом, – Зафаран часто называла его олухом, она всех называла олухами, это было ее любимое английское слово.

– Олух, – сказала Зафаран.

Мохтар отдал курицу одной из служанок в кухне и пошел в гостиную, где Хамуд принимал соседей. К обеду всегда приходили гости – приглашений не требовалось. Мохтар не без удовольствия обедал с посетителями, но тут ворвалась Зафаран и поведала историю о курице.

– Олух, – сказала она. – Ну что за олух!

И все засмеялись.

Впрочем, и Зафаран, и Хамуд вскоре стали доверять Мохтару дела – и мелкие, и важные.

– Сходи в банк и обналичь чек, – говорил Хамуд и вручал ему чек на три миллиона риалов – это около пятнадцати тысяч долларов.

И Мохтар шел из банка кривыми улочками Ибба с громадным мешком денег, точно карикатурный банковский грабитель. Предприятия Хамуда были разбросаны по всему Иббу и по всему Йемену. Навещая их, Хамуд брал с собой Мохтара – учил, как держится бизнесмен, как ходит и говорит лидер. Задачи, которые Хамуд ему сочинял, были обширны и грандиозны. Один раз он выдал Мохтару пачку наличных, велел поехать в Таиз – это два часа дороги – и привезти шесть тонн определенной разновидности камня, который нужен был Хамуду во дворе. Вечером Мохтар вернулся во главе колонны из трех груженных камнем автоплатформ.

Когда Мохтар допускал ошибки, Хамуд сердился, только если внук искал отговорки.

– Признай ошибку и исправь, – говорил Хамуд.

В запасе у него имелась тысяча пословиц и сентенций. Любимая была такая: держи деньги в руке, а не в сердце. Это он повторял очень часто.

– Что это значит? – спросил Мохтар.

– Это значит, что деньги эфемерны, перетекают от человека к человеку, – ответил Хамуд. – Деньги – инструмент. В сердце им не место.