Далее события развивались следующим образом. Наутро, протрезвев и увидев свою стянутую бинтами руку, граф Антон вместо того, чтобы раскаяться в пьяной болтовне, сел к столу и корявым почерком накатал бумагу по инстанции с жалобой.

По петербургским гостиным пошли оживленные разговоры. Конечно, все общество осуждало пьяного дуэлянта, но более все развлекались. Слышали новость? Бестужев-сын учинил скандал, устроил дуэль, а теперь жалуется. Ну, ему это не впервой… Казалось, общество радуется, что есть на свете такие негодяи, что готовы дворянскую честь запихнуть в канцелярскую реляцию, читай — донос. А вы слышали, куда он ранен? В ладонь… Не иначе, он пытался поймать пулю, чтобы спасти свою замечательную жизнь! Вот канцлеру-то радость… ха-ха-ха…

Но Саше было не до смеха. Самое меньшее, что ему грозило после разбора дела, это ссылка в дальние тобольские степи или астраханские лиманы.

Белов жил, как в чаду. Генерал Чернышевский хлопотал за своего подопечного, Анастасия ломала в отчаянии руки. Она хотела броситься к ногам государыни, но умные люди отсоветовали ей делать столь опрометчивый шаг. Возможно, Елизавета еще и не знает ничего. А потому не стоит лить масло в огонь, всем известно — государыня строжайше запретила дуэли.

Никита узнал о злополучной дуэли не сразу, Саше стыдно было исповедоваться перед другом в том, что связался с дрянью и стал участником фарса. Никита, однако, отнесся к событиям весьма серьезно, а точнее сказать — пришел в бешенство. Он встретился с графом Антоном на улице, поклонился вежливо.

— Мы не представлены… Но для того, что я имею вам сообщить, это и не важно.

Бестужев молча и внимательно смотрел на молодого человека, видно было, что он знает, кто его остановил.

— Если Белов будет разжалован и сослан, — продолжал Никита, — вам предстоит драться со мной.

Граф скривился, придержал забинтованной рукой треуголку, которую трепал ветер, и молча проследовал дальше.

Никита ничего не сказал Саше об уличном разговоре, он был противником дуэлей, но случаются в жизни и безвыходные положения.

Вот в эти-то дни и вынырнул из своего московского небытия на петербургские просторы Василий Федорович Лядащев. Они столкнулись с Сашей на Невской першпективе, зашли в герберг, выпили виноградного вина, вспомнили былые времена, а потом сразились на бильярде. Оказывается, Лядащев объявился в Петербурге месяц назад, приехал в столицу в размышлении, как жить дальше. Держался он с Сашей дружески, словно они всегда были на равной ноге и только вчера расстались. Однако Саша не поверил ни в случайность этой встречи, ни в болтовню Лядащева. Естественно, Саше и в голову не пришло жаловаться на неприятности. Лядащев незаметно выведал у него все сам, но только поставив точку в рассказе, Саша понял, что старому приятелю и благодетелю известно все до мелочей, и, заставив Сашу повториться, он вел себя как меломан, пожелавший услышать знакомую мелодийку в исполнении автора.

— Большего скандала, чем был, уже не будет, — подытожил Лядащев их разговор. — Все уйдет в песок. Поверь старому волку.

Слова Лядащева оказались пророческими. Скандал вдруг рассосался. Еще вчера судачили в гостиных, сегодня вдруг смолкли. Написанная по инстанции бумага куда-то пропала, а граф Антон тихо отбыл в свою загородную усадьбу.

Отъезд графа выглядел вполне естественно — на фоне сельских пейзажей раны затягиваются не в пример быстрее, чем в городских ландшафтах, но злые языки поговаривали, что граф сослан из-за плохого отношения к жене: нажаловалась-де Авдотья Даниловна государыне, и та топнула ногой — доколе граф Антон будет позорить двор? Саше, однако, представлялась совсем другая картина. Из головы не шла встреча с Лядащевым, и, зная прежнее могущество этого человека, он не мог избавиться от мысли, что именно Василий Федорович надавил на скрытые пружины придворной жизни и тем спас своего молодого друга от неминуемой кары. Ординарец генерала Чернышевского совершенно определенно намекнул Саше, что Лядащев вернулся на службу в Тайную канцелярию, но скрытно от всех, работая по особо важным поручениям. Это была сплетня, но Саше хотелось в нее верить, и он в нее поверил.

Проклятая дуэль состоялась полмесяца назад или около того, а сейчас апрельским вечером Лядащев и Никита сидят за столом в доме на Малой Морской, приветливо улыбаются хозяину, а Саша из кожи вон лезет, чтобы придумать, о чем с ними говорить. С каждым в отдельности — о чем угодно, слова сами с языка летят, и всегда времени не хватает, чтоб исчерпать все темы, но когда гости смотрят в разные стороны и даже не пытаются замять неловкость, а всем видом выказывают свою неприязнь друг к другу, то здесь хозяину надо находить выход из положения.

Они пришли вдвоем, и поначалу Саша удивился, решив, что у Лядащева и Никиты появились какие-то общие дела. Недоразумение быстро разрешилось: они столкнулись у подъезда, холодно, но вежливо раскланялись, одновременно осведомились у лакея, дома ли хозяин, и молча друг за другом прошли в комнату.

Лядащев наконец пришел Саше на помощь, заинтересовался часами на камине и начал болтать по-светски, вызывая Никиту на беседу.

— Забавно… У древних тоже было в сутках 24 часа, но в течение дня они распоряжались этими часами как им захочется, то есть брали время от рассвета до заката и делили его на двенадцать. Поэтому летние часы днем были очень длинны, а зимние совсем коротки. Помимо солнечных, о которых все знают, существовали еще водяные часы. — Он принял мечтательный вид. — Дева бросила жемчужину в сосуд, чтобы остановить время…

Никита глянул на него диковато.

— Какая дева?

— Из древней поэмы. По бассейну плавал сосуд с крохотной дырочкой в дне, наполняясь, он отмерял секунды. Остроумно… Это уже потом появились колеса, маятники и, наконец, пружина…

— Лядащев, я вас не узнаю! — вмешался Саша. — Вас интересуют часы?

— Не столько часы, сколько время.

— Пятнадцать минут девятого…

— Они, кстати, отстают, но я не об этом. Я говорю о времени как о понятии. Обычно, это не занимает молодых.

— В тридцать с гаком вы причислили себя к старикам? — рассмеялся Саша.

— Все зависит от того, какой гак, — с насмешливой улыбкой отозвался Лядащев, рассматривая Никиту, словно дразня.

— Время бывает несовершенное и совершенное, — сказал тот ворчливо и, понимая всю неуместность такой интонации и злясь на себя, отвернулся.

— И наше время, конечно, несовершенное?

— Василий Федорович, при чем здесь политическая оценка? Никита пишет стихи.

— А ты не подсказывай, — бросил Никита другу. — Наше время и с грамматической точки зрения несовершенное… Мы пытаемся жить в настоящем времени, живем на самом деле в прошедшем, все Петра-батюшку поминаем, хотя должны были бы задуматься о будущем, вот. — И тут же мысленно одернул себя: «Ну зачем я добавил это дурацкое „вот“, мальчишество, честное слово. И зачем говорю эдак красиво? И кому? Сыщику…»